Внезапно движение грузовика стало тряским, лязгающим и направленным вверх, а сиденье сделалось твердым, деревянным. Он открыл глаза и дернулся в своих путах.

Сквозь стеклянные окна лился рассеянный облаками дневной свет, освещавший салон трамвая, поднимающегося по рельсам на холм. Однако место Кути было расположено вертикально, и, посмотрев по сторонам, он увидел, что трамвай был построен для движения по крутому склону – пол, сиденья и окна располагались ступенчато, как зубья пилы, на диагональном шасси. За окнами висел в небе городской горизонт из старой черно-белой фотографии.

На сиденье у окна рядом с Кути сидел маленький мальчик, одетый в шорты и вельветовую кепку, но смотрел он не в окно, а мимо Кути на кого-то, сидевшего по ту сторону прохода. Кути последовал за взглядом мальчика и вздрогнул, увидев того же самого круглолицего типа, по-прежнему одетого в грязную одежду бродяги, но теперь с двумя руками.

– Мальчики, где тот джентльмен, с которым вы шли сюда? – спросил круглолицый.

– На небе, – ответил сосед Кути. – Пошлите посмотреть. Если посланный не вернется, поищите сами. Во всяком случае, если он не сыщется раньше месяца, вы носом почуете его у входа на галерею[40].

– Гамлет – Клавдию, – сказал бродяга и кивнул. – Значит, прикидываешься малышом, да? Почему бы и нет? – Он улыбнулся мальчику. – В чем же дело? Тебе не нравится моя кастрюля?

– Не очень, – ответил мальчик.

Бродяга захихикал. Из-под ветровки он вытащил карандаш длиной в фут и толщиной с сосиску, а другой рукой он извлек откуда-то гигантскую кипу линованной белой бумаги.

– На вершине холма я заполню на обоих бумаги об усыновлении, – нежно пропел он.

Мальчик, сидевший рядом с Кути, решительно покачал головой.

– У меня самого найдется картинка, – сказал он.

И тут же вся трасса фуникулера выровнялась, нос кабины опустился, и корма поднялась, хотя ни один из троих пассажиров даже не покачнулся. А сиденья и пол оказались на одном уровне, как в обычном вагоне. Пасмурный дневной свет за окнами без перехода сменился темнотой, и в стеклах лампочек, висевших на обшитых деревянными панелями стенах, затрепетали язычки пламени.

Вагон, ставший длиннее и шире, двигался, пыхтя, по какой-то невидимой в ночи равнине. Человек с маленькими глазками сидел теперь на несколько рядов впереди, и был одет в визитку с белой сорочкой с жабо. В проходе рядом с ним стоял высокий темнокожий мужчина – его одежда была элегантно скроена, но казалось, будто ее сшили из широких красно-коричневых листьев.

За спиной Кути раздался мальчишеский голос:

– Газеты, яблоки, бутерброды, патока, арахис! – Кути неловко повернулся в ремне безопасности, который был все еще примотан липкой лентой к его запястьям, и увидел мальчика в велюровой кепке. Теперь мальчик медленно шагал по вагону, держа на согнутой руке большую плетеную корзину, и смотрел прямо на двоих мужчин в дальнем конце.

– Где мы? – прошептал Кути, когда мальчик поравнялся с ним.

– Час до Детройта, – ответил мальчик, не глядя на него, – еще два часа, и будет Порт-Гурон. Потерпи, Кути. Газеты, арахис! – продолжал он, вновь повысив голос. В железнодорожном вагоне не было никого, кроме этих четырех человек.

Мужчина, у которого было теперь две руки, уставился на мальчика.

– Это я помню! – мягко произнес он. – Ты был им? Христос, в каком же году это было?

Мальчик с корзиной на мгновение приостановился, и Кути ощутил, что и он удивился. Но тут же вновь закричал:

– Яблоки, бутерброды, газеты! – и двинулся дальше. В железнодорожном вагоне пахло новой, только что из коробки, обувью.

Круглолицый встал на ноги и повернулся спиной к направлению движения поезда, опершись на спинку сиденья.

– Неплохо, неплохо, но я сдую напрочь твои соломенные баррикады. Мм… газеты? – сказал он, улыбаясь, протянул обе руки.

Мальчик вынул кипу газет и вложил их ему в руки. Круглолицый повернулся к открытому окну и выбросил всю пачку в ветреную черноту снаружи.

Выпрямившись, он сказал:

– Заплати мальчику, Никотинус.

Темнокожий мужчина протянул мальчику несколько монет.

– Журналы, – сказал затем мужчина. Мальчик вынул из корзины стопку журналов; мужчина и их выбросил в окно.

– Заплати мальчику, Никотинус.

Кути сидел на деревянной скамейке, привязанный за запястья к совершенно анахроничному нейлоновому ремню безопасности и смотрел, как все содержимое корзины мальчика – сэндвичи, пакет с арахисом – последовало туда же.

Все это время темнокожий мужчина не сводил взгляда с круглолицего, который продолжал повторять:

– Заплати мальчику, Никотинус.

Опустевшая корзина тоже вылетела из окна в обмен на горстку звенящих монет. Мальчик опустил полный денег кулак в карман, но тут же вынул его и приложил ко рту, будто съел одну из монет.

На мгновение мальчик застыл с пустыми руками за спиной Кути, а поезд грохотал в ночи, и огонь мигал за стеклами лампочек. Потом он разулся, снял пальто и кепку и, подойдя босиком к круглолицему, поднял их и вложил тому в руки.

На круглом лице появилась улыбка, хотя крошечные глазки в ней совершенно не участвовали. Он повернулся, выбросил одежду в окно и так же сказал:

– Заплати мальчику, Никотинус.

Мальчик, как и прежде, протянул руку – и темнокожий Никотинус схватил ее и повалил мальчика на деревянный пол.

Кути швырнуло боком на заднее сиденье мини-вэна, сверху, сокрушая ребра, навалилась тяжесть здоровенного мужика, и он поперхнулся, да так, что его чуть не вырвало внушительным пластмассовым цилиндром, неведомо как оказавшимся у него во рту; фонарь оказался зажат между их телами, и он ничего не видел в темноте. По резкому горячему дыханию, обжигавшему его правое ухо и ресницы, он понял, что лицо врага почти соприкасается с его лицом.

Что-то несколько раз с силой ударило кулаком его в бок – точно по поясу, свитому из стальных проволок, – с треском распоров джинсовую куртку. Он знал, что это, несомненно, лезвие ножа, которое остановило металлическое плетение пояса «И-ОН-А-КО», но удары были яростными, и можно было не сомневаться, что следующий пробьет преграду и вонзится ему в кишки.

Он уперся языком в плоское донышко пластмассового цилиндра, но, прежде чем он смог выплюнуть его, чтобы закричать и укусить врага, челюсти, против его воли, стиснули раздражающий предмет.

Одновременно в его голове раздался крик: «Нет, Кути!»; это был Эдисон – и мальчик-продавец из поезда, в галлюцинациях, тоже был Эдисоном. «Я все сделаю!»

В тот же миг лезвие ножа соскользнуло с верхнего края проволочного пояса, и острие ткнулось в ребро. Кути обмер от шока, у него зазвенело в ушах.