– Знаешь, иногда она не заходила ко мне неделями… Моя мать. И в эти дни я чувствовал… Я ничего не чувствовал, на самом деле. Я словно исчезал, меня не было, а потом она заходила, и я появлялся. Меня это пугало до чертиков. Мое существование словно было связано с присутствием матери, зависело от нее. Я не хотел исчезать, никто не хочет, пока абсолютно не теряет разум. И тогда я начал фантазировать, читать, много думать. Я просил у нее разные вещи. Сначала игрушки. Потом, книги. Все это являлось частью моей реальности, и когда я смотрел на книгу, которую прочитал, то вспоминал, как каждая строчка проходила через мое сознание, и это помогало мне выжить. Так, кирпичик за кирпичиком, я учился строить свою реальность, с целью сохранить себя в этом мире. Даже безумием можно управлять, если подключить разум. Любая мысленная схема требует усиленной работы мозга, а когда мозг работает – он сражается со страхами и фобиями. Однажды, когда мне было лет пять или шесть, Корнелия подарила книгу с яркими картинками. На обложке был изображен грифон. Согласно греческой мифологии, он олицетворял проницательное и бдительное могущество. Мое детское воображение зацепилось за этот образ, сохранив его в памяти, как часть фундамента моей реальности. Годы спустя я перенес его на свою спину. Не полностью, а только верхнюю часть. Этот случай наглядно показывает, как устроен мой мир. Он ежесекундно требует доказательств своего существования. Я никогда не буду тем, кто тебе нужен, Лиса. И знаешь почему? Я даже не уверен, что существую, что дышу, двигаюсь, говорю, смотрю на тебя. Я моделирую собственную реальность, расширяя границы, но стоит мне закрыть глаза, я снова оказываюсь там. В комнате, закрытой на замок с обратной стороны, и живу ожиданиями, когда за ней послышатся шаги моей матери.

– Рэнделл, – мои глаза против воли заполняются слезами.

– Не надо, не плачь. Я этого не стою. И если ты действительно что-то чувствуешь ко мне, несмотря на все, что я с тобой сделал, пообещай, что никогда не вспомнишь обо мне и будешь жить, не оглядываясь назад.

– Я буду тебя ждать, – выдыхаю я.

– Глупая… Какая, все-таки, ты глупая, – мягко отвечает Перриш, позволяя мне увидеть оттенок нежности в своих непостижимых глазах.

– Ладно хоть не дура, – улыбаясь сквозь слезы, тихо говорю я.

– Мне нравится в тебе то, чего ты стыдишься больше всего. Я завидую тебе, Лиса. Ты настоящая, ты совершаешь ошибки, падаешь, поднимаешься и идешь дальше. Ты способна меняться, плакать, смеяться. А я могу только наблюдать за тем, как живут другие, и надеяться на то, что в один прекрасный день я перестану испытывать страх навсегда застрять в клетке из четырех стен с трескающимися обоями.

– Если этот день настанет, ты знаешь, где нас найти, – шепчу я.

– Я не верю в чудеса, Лиса. Жизнь наглядно дала нам понять, что их не существует.

– А как же выбор, Рэнделл?

– Мы его уже сделали, Лиса.

– Ты снова пытаешься манипулировать мной, Рэнделл? Признайся хотя бы сейчас, что ты никогда не давал мне никакого выбора. Было только твое желание и твоя воля.

– Да. Но это еще не все.

– Нет?

– Ты должна кое-что сделать для меня, Лиса.

Реджина

Неделю спустя

О. Бали

Кто-то скажет, что ад существует только в нашем воображении. И мы носим его в себе, как напоминание о совершенных грехах. Он является отражением нашей совести, и мы способны облегчить тяжкую ношу, если на другую чашу весов поставим правильные дела и поступки. И первые дни, проведенные в настоящем раю, находящемся не на небесных кущах, а на земле, я провела в размышлениях о том, как буду жить дальше, чтобы не испытывать больше мучительной тяжести на своих плечах. Моя душа болела и металась, ища правильный выход, в надежде увидеть цель и смысл, пытаясь разглядеть ориентир, которого стоит держаться, чтобы снова не оступиться.

Не знаю, заслужила ли я второй шанс и все то, что имею сейчас, но я хочу верить, что смогу стать лучше, чище, мудрее, чем была раньше. Мне есть ради чего жить и улыбка дочери, которую я имею счастье видеть каждый раз, когда смотрю на нее – прямое тому подтверждение. И я ищу облегчение от боли в ее детских ласковых объятиях. Непосредственная неоспоримая любовь Эсмеральды придает мне силы и дарит утешение. Рядом с ней я не чувствую себя одинокой, и когда Эсми смеется, я снова ощущаю, что мир наполняется красками и звуками. Я пытаюсь следовать совету Рэнделла и не оглядываться назад, а жить сегодняшним днем, немного загадывая на будущее.

На моих счетах оказалось настоящее состояние. Если бы я знала, как вернуть его Перришу, я бы сделала это. Вилла, которую он купил для меня и Эсми, тоже наверняка стоила ему баснословных денег, и я до сих пор не чувствую себя хозяйкой на почти километре живой пощади и примыкающем гектаре земельных владений. Не знаю, чем была продиктована щедрость Рэнделла, и даже предполагать не берусь. Он говорил, что совесть – то чувство, которое ему незнакомо и не дано с рождения. Четыре процента… Тогда, что? Что заставило его позаботиться обо мне и Эсми? Может быть, я просто пытаюсь убедить себя в том, чего нет? Снова предаюсь иллюзиям? Но почему нет? Он не запрещал мне мечтать и фантазировать. Вглядываюсь в черты Эсмеральды, и ищу в них сходство с Рэнделлом. Я бы хотела этого. В глубине души я надеялась на то, что она и правда его. Но истина заключается в том, что женщина всегда знает, кто является отцом ее ребенка. И это не Перриш. На этот раз он ошибся.

Так странно, но сейчас не Рэнделл и все, что меня связывало с ним, кажется сном, а Нейтон и великое семейство Бэллов, которым я пришлась не ко двору. Во мне говорит не гордость, не обида. Я благодарна Нейтону за то, что он подарил мне самый длительный промежуток счастья в моей жизни, он подарил мне мою особенную дочь. Но он был еще одной иллюзией, которая позволила мне прятаться от реальности.

От Рэнделла Перриша.

Просто человек. Из плоти и крови.

– Нет. И никогда им не был.

Я и сейчас так думаю. Несмотря на все, что мне открылось, я ни на йоту не продвинулась в своем понимании того, кем является Рэнделл Перриш. И я не хочу этого знать. Может быть, именно за невозможность разгадать тайну, которой он является, я и выбрала его. И какая-то часть меня верит в то, что если бы он мог, то тоже бы выбрал меня.

И в один из вечеров, который мы с Анной провели на берегу океана, глядя на пылающий закат над линией горизонта, было принято решение создать детскую школу, которую я могла бы спонсировать, и по возможности принимать участие в ее развитии. Какую-то часть денег я пожертвовала на благотворительность, но все-таки этот поступок сложно считать благородным или честным. Жертвовать чужие деньги, которые ты не заработала сама – далеко не подвиг. Я больше не ищу себе оправданий, хотя прежняя Лиса утешилась бы тем, что после морально и физически выматывающих игр Перриша, на грани между жизнью и смертью, материальное вознаграждение – это малая толика того, что он задолжал мне.