Инна перезвонила очень быстро – Алена едва успела дойти домузея.

– Бергер тебя ждет через час в областном суде, – сказалабесценная подруга. – У него там встреча с каким-то судьей, потом – с тобой. Онбудет в канцелярии по уголовным процессам, у Клары Федоровны. Ты ее, кажется,знаешь?

Клару Федоровну, заведующую канцелярией, Алена зналаотлично, не раз под ее присмотром изучала интересные дела, многие из которых ейпотом очень пригождались то для одного романа, то для другого. Давно невидались с Кларочкой, надо будет прихватить для нее коробку конфет…

Ну а пока наша писательница вошла в музей, сдала плащ вгардероб, купила билет в кассе и окинула быстрым взглядом вахтершу, сидевшуюрядом с милиционером. Интересно, с ней Алена недавно говорила по телефону озлосчастном Севе Лысаковском? Похоже, да: по виду бывшая училка, но в глазах ниследа профессиональной мизантропии, а имеет место быть некая печальнаяпросветленность. Ну да, одна из тех, кто решил провести жизнь рядом сосвятынями искусства… Дай Бог каждому!

Алена проскользнула мимо как можно скорей, словно вахтершамогла ее узнать. Было отчего-то жутко стыдно того разговора о Севе. Строгоговоря, ею владело не более чем праздное любопытство… Или нет? Или все же нестоль уж праздное?

Ладно, жизнь покажет.

На сей раз она начала свою экскурсию с третьего этажа, сзалов западноевропейской живописи. Однако лишь скользила взглядом по картинам,даже по знаменитой «Лукреции»: Алена совершенно целенаправленно искала другихсов или другой самолет. Так сказать, для чистоты эксперимента. Что характерно,не находила до тех пор, пока не вошла в знакомый зальчик. Вот безжалостнообиженный Беннингом Дмитрий-самозванец, вот чудный шишкинский пейзаж, а вот и…

А вот и Майя, которая стоит у подоконника, в точности какстояла вчера, сунув руки в карманы черного жакета и зябко подняв плечи, – исмотрит на «Ковер-самолет» с тем же странным выражением в глазах…

И не видит больше ничего и никого вокруг, дажеприближающейся к ней Алены. Сейчас как вздрогнет от неожиданности…

– Майя, добрый день.

Странно, не вздрогнула – посмотрела на Алену совершенноспокойно:

– Вы? Здравствуйте. Я знала, что вы еще придете.

– Почему?

Майя пожала плечами:

– Не могу объяснить. Знала.

«Ну а я знала, что снова застану тебя здесь», – чуть небрякнула Алена. Однако ума хватило удержаться. И она с ощутимым усилиемперевела разговор:

– Странно, второй раз вижу вас около этой картины, и выопять смотрите на нее так, как будто хотите насквозь просмотреть. А что, можетбыть, там что-то совсем другое сначала было нарисовано? Знаете, я недавногде-то читала, будто какой-то итальянский исследователь творчества Леонардо даВинчи, кажется, Маурицио Серачини…

– Маурицио Серачини? – переспросила Майя. – Да, я слышала онем, две-три его искусствоведческие книги на русский переведены, ими ЛарисаСтахеева невероятно увлекалась… Извините, я вас перебила.

– Значит, Маурицио Серачини с помощью рентгеноскопии ифотографирования инфракрасными лучами установил, что под слоями краски наполотне «Поклонение волхвов» находится вообще другая картина, другаякомпозиция, другой замысел, и, очень может быть, только он и принадлежитЛеонардо, а то, что на поверхности, написано гораздо позднее кем-то другим ипо-другому, замысел художника совершенно искажен. Причем на той, первой,картине изображены какие-то знаки ордена тамплиеров, строящийся храм как символвозрождения ордена и даже слон!

– А слон что символизирует? – с любопытством спросила Майя.

– Да ничего, скорее всего, – пожала плечами Алена. – Ну,просто слон, такое экзотическое животное…

– Нет, здесь слона нет. – Майя указала на «Ковер-самолет». –Вполне довольно экзотической жар-птицы. И никакого второго дна, уверяю вас!Сразу ясно, что глубоких слоев краски под поверхностным, видимым, слоем нет.Кстати… Вот у нас есть такая картина Федотова «Отдых рыбака». На ней художниксначала нарисовал ногу рыбака, а потом захотел исправить ее положение. Но дажекраску не стал счищать – просто взял и зарисовал ее. Прошло сто с лишним лет –и прежний рисунок вдруг начал проступать… Представляете, сидит рыбак с тремяногами! Ужас, да?

– Ужас, – хохоча, согласилась Алена. – И что вы теперьбудете делать с этим мутантом?!

– Не знаю, не решили еще. Ну так вот, я вам совершенно точномогу сказать, что под основным рисунком Васнецова нет ничего закрашенного. Ну,может быть подмалевок, графический набросок – только на таком уровне. Но этонормально и почти на всех картинах присутствует. Как черновик для писателя. –Алена понимающе кивнула. – Только с помощью рентгенографии можно увидеть, какменялся замысел художника во время работы. И все-таки, – Майя взглянула наАлену с извиняющейся улыбкой, – и все-таки вы правы: картина меня зачаровывает,я сама ловлю себя на том, что пытаюсь увидеть в ней что-то… может быть, то,чего в ней нет и никогда не было.

– Может быть, – вкрадчиво сказала Алена, – на вас действуетотношение к этой картине Ларисы Стахеевой? Вы же дружили с ней, верно? АЛариса, кажется, была «Ковром-самолетом» очень увлечена.

Майя бросила на нее испытующий взгляд, но, слава Богу, неспросила, откуда у Алены такие сведения. Решила, наверное, что от Алексея… Ну изря она так решила, почти до всего, что Алена узнала, она дошла своимсобственным умом-разумом!

– Лариса была увлечена преимущественно славянскойсимволикой, – проговорила Майя, указывая на изнанку ковра. – Пыталась смыслзнаков разгадать. Понимаете, ей в руки попались некие документы… старые письма,которые касались работы Васнецова над картиной, и они ее почему-то оченьвзволновали. Она особо не откровенничала, письма никому не показывала, но я такпоняла, что сведения там крылись какие-то сногсшибательные. Лариса могла бы наих основе написать очень серьезную работу.

– А что, эти сведения касаются славянской символики? –удивилась Алена. – Но в рисунке ковра нет ничего особенного, я бы назвалаподбор узоров случайным, лишенным особого смысла, рассчитанным только навнешний эффект…