– Лучше в лагеря! Лагеря – это класс. Особенно –гулаговские. Вчера смотрел по жвачнику телеинтервью с одной девяностодвухлетнейправозащитницей, отсидела в сталинских лагерях двадцать пять лет. Долго икрасочно рассказывала о бесчеловечных условиях жизни и работы, о лишениях итяжких испытаниях, о том, как многие умирали, не вынеся этих бесчеловечныхусловий… Вскользь пожаловалась, что когда вышла из лагеря, то как будто попалав другой мир: все ее одноклассники и сверстники уже умерли…

Убийло спросил подозрительно:

– Это вы к чему?

Забайкалец сдвинул плечами:

– Да так просто. Помню, тогда подумал, что, по еелогике, эти на свободе померли, не выдержав условий сытой жизни.

Сигуранцев хмыкнул:

– Я разговаривал с Волковым, вы его помните, онпросидел в сталинских лагерях двадцать пять лет в самых жутких условиях. Таквот в девяносто пять он еще на велосипеде по лесу носился!.. А все те, кто жилбогато и сыто, перемерли от старости. Так что это для вашей же пользыпересажаем, уроды!

Вышел из кабинета, там Карашахин втихую нашептывает Ксении,едва не грызет ее за розовое ушко, осторожно поблескивает очками по сторонам,увидел меня, сказал торопливо:

– Господин президент, на выходе орава корреспондентов…Гнать в шею?

– Надо бы, – ответил я. – Но подозрительнобудет, давно не показываюсь. Я пройду через зал, а ты организуй так, что ятороплюсь, могу ответить на один-два вопроса, да и то вкратце…

Он исчез, Ксения смотрела на меня с любопытством. Покачалаголовой:

– Утром вы были багровый, как буряк, а сейчас…

– Как свекла?

– Вот-вот, только не та, что красная, а которая белая.Краше в гроб кладут. Вы не прячете в шкафу Эльвиру, повелительницу вампирш?

– Ее разве спрячешь, – ответил я. – Ладно,Карашахин успел… полагаю.

За мной деловой походкой направился Павлов, я сделал вид,что слушаю его торопливую речь, кивал, морщил лоб, потом словно очнулся отвспышек блицев. Дорогу загородили широкие и удлиненные, как стволыгранатометов, объективы телекамер, кино – и фотоаппаратов, со всех сторон в моюсторону нацелились микрофоны.

– Господин президент, пару слов!

– Господин президент, всего один вопрос!

– Мистер президент, к вам вопрос от «Голоса Америки»…

Я остановился, словно не в силах двигаться дальше, свымученной улыбкой усталого политического деятеля кивнул ближайшему бородачу смикрофоном в руке:

– Что у вас за вопрос?

– Господин президент, – начал он, – к нампросочилась информация, что на вашем знамени появился топор…

– Сейчас на знамени каждой партии топор, – прерваля.

Корреспондент покачал головой:

– Я представляю канадское телевидение, а на канадскомзнамени большой кленовый лист!

Я спросил с подозрением:

– А что на нем нарисовано, если пришлось закрытьлистиком?.. Ладно, не смущайтесь, я вовсе не намекаю на то, о чем вы подумали.Сейчас топор на любом знамени. Даже если там роза, коровка на лугу или колосьяпшеницы. Топор! Наступило Время Топора. Пример подали США, когда в открытую сядерным топором в большой волосатой руке зашагали по планете. Не всем этопонравилось, вы знаете. Кто-то уже поднимается против. Одни в одиночку, другиесбиваются в отряды и общества, их в Вашингтоне тут же объявляюттеррористическими, заявляют о своем праве бросить на те страны крылатые ракетыс ядерными боеголовками. Воюют все: только теперь воюют не страны, как вдалеком и наивном прошлом, а группы, общества, конклавы, этнические группы,объединения, концерны, партии… Воюют и с США, и друг с другом, воюют завлияние, за нефть, за веру, за земли, за власть, воюют, воюют, воюют… Сейчасвся планета в конфликтах, как их называют стыдливо, на самом же деле идетчетвертая мировая война. Просто вид у нее не тот, какой ждали, оглядываясь наВторую.

Они торопливо записывали, я на миг ощутил презрение к этимсуществам, что не понимают такой простой вещи. Тут же нахлынуло чувство стыда,ведь сам же не понимал совсем недавно, сам был таким. Они сейчас – это я вчера.

Второй корреспондент выкрикнул:

– А это не двойной стандарт, когда вы называете себядемократом, а действуете… как диктатор?

Я развел руками:

– Не ловитесь на такие дешевые трюки, как всякийрусский интеллигент… вы знаете, что такое «русский интеллигент»? О, этоуникальное существо, водится только в России. Это человек, который чужие мысли,обычно забугорные, с умным видом выдает за свои. Да еще и делает вид, что этоего глубокое убеждение, продиктованное неким нравственным постулатом. На самомже деле двойные стандарты придумали и ввели в обиход именно США, когда начали создаватьтаможенные барьеры против ввозимых из-за границы товаров. Я помню, ввозяпонских автомобилей одно время запрещали вовсе. А в остальное время поднималитаможенные сборы так, что японские товары могли покупать только полныепридурки. Это называлось защитой отечественного производителя… И разныеназвания для одного и того же человека, как «шпион» и «разведчик», – этоне двойной стандарт? Так что давайте без этой дури. Пусть перестанетпользоваться двойными стандартами тот, кто их ввел и шире всех ими пользуется.Ясно?.. А теперь простите, я очень спешу, даже опаздываю.

Корреспондентов отодвинули, я прошел к выходу, кто-то успелеще выкрикнуть:

– С политкорректностью покончено?

– Политкорректность, – ответил я, остановившись вдверях, – это когда поливать грязью можно только русских? Справедливостиради добавлю, что в США поливать грязью можно только белых… Нет, с этимлицемерием, думаю, так просто не покончить. Но мы – постараемся.

Сразу же после ухода членов правительства я принял дветаблетки снотворного, лег тут же в кабинете на диван, а в полночь Карашахиносторожно потряс меня за плечо. Голова чугунная, веки свинцовые, однако ноздрисразу уловили аромат горячего кофе. С полузакрытыми глазами я поднялся, пальцыощутили прикосновение горячей чашки. Карашахин убедился, что я не выроню,осторожно убрал руки.

Глоток горячего ожег горло. Я поглощал быстро и жадно, и скаждым движением кадыка в одряблевшее за время сна тело вливалась если не силаи бодрость, то хотя бы жизнь. Карашахин смотрел молча, с сочувствием. Я сунулему опустевшую чашку, он спросил:

– Еще?

– Да, – ответил я. – Но не сейчас, черезчетверть часа.

– Слабый, крепкий?

– Еще спроси с сахаром или без, – огрызнулсяя. – Даже если бы я пил слабый, сейчас нужен крепкий. И с сахаром,конечно. Где остальные?