Ракитин исчез за душераздирающе скрипнувшей дверью, а сержант снова уставился на нас, но теперь с явным подозрением пополам с раздражением. Не люблю самоуверенных жирдяев, да еще в форме!

— Полюбуйтесь-ка, господа, — довольно громко сказал я, — вот стоит классическая иллюстрация генетической ненависти деревни к городу.

Сотников на мою эскападу лишь сдержанно улыбнулся, зато Дюха, сообразив, о чем речь, неприлично заржал. Сержант на крыльце тоже все понял, потемнел лицом, выбросил окурок и, сунув лопатообразные ладони за ремень, двинулся к нам.

— Хотите фокус? — азартно спросил я.

— Какой? — живо отреагировал Андрей.

— Ну… фуражку этого бегемотика примерить?

— Хочу!..

— Не стоит, — быстро сказал Михаил. — Нам нужны не конфликты с местными, а сотрудничество.

— Поздно, капитан, конфликт уже пришел…

Сержант оказался даже выше меня. Он остановился в паре шагов, демонстративно положил правую руку на кобуру и сипло рыкнул:

— А ну-ка, предъявите документы, граждане приезжие!

— А представиться, сержант? — спокойно поинтересовался я.

— Сержант патрульно-постовой службы Бортников, — процедил он, сверля меня буравчиками заплывших глаз.

Я в ответ тоже пристально посмотрел ему в глаза, медленно вынул из нагрудного кармана свое журналистское удостоверение и заговорил низким ровным голосом:

— Ваша фамилия Бортников, вы находитесь на службе, вы видите перед собой трех мужчин, вы слышите мой голос, и вам очень хочется в туалет.

Рука сержанта зависла на полпути к моему удостоверению, зрачки заметно расширились, и я мысленно отметил: есть раппорт! По виску Бортникова побежала струйка пота и мелкие бисеринки появились на щеках и носу. Я продолжал:

— Ваше звание сержант, вы находитесь на улице, вам сейчас жарко, вы слушаете мой голос, и вам все сильнее хочется в туалет.

Лицо толстяка заметно побледнело, зрачки стали огромными, он вдруг схватился обеими руками за свой обширный живот и, забавно семеня, устремился в здание РОВД. На пороге он чуть не сбил с ног выходившего Ракитина в сопровождении еще одного сержанта.

Молчавшие в течение всей сцены с суггестивным сеансом Сотников и Куваев дружно расхохотались, а Ракитин мгновенно оценил ситуацию и хищно уставился на меня:

— Что ты опять натворил?

— Господь с тобой, Олег Владимирович! — Я сделал невинное лицо. — Мы просто тебя ждем…

— Что. Ты. Сделал. С сержантом? — раздельно и грозно повторил Ракитин, надвигаясь.

— Он ни при чем, — вступился Сотников, утирая слезы. — Этот сержант вздумал проверить у нас документы, и вдруг у него скрутило живот. Пришлось бедняге срочно бежать в туалет.

— А почему веселье?

— Так ведь смешно получилось, Олежек! Служба службой, а организм рулит.

— Ладно, черт с ним… Вот, знакомьтесь, сержант Обских, прикомандирован к нашей… группе в качестве сопровождающего. Сейчас едем в больницу допрашивать этого геолога-найденыша. Ну а дальше видно будет.

Мы втиснулись в машину, и сержант махнул рукой:

— Тут рядом, переулок Больничный, дом один. Едем до перекрестка и — налево…

* * *

* * *

В больнице сержант Обских быстро разыскал дежурного врача — молодого, но очень серьезного человека.

— Николай Валерьевич Расторгуев, заместитель главного врача, — солидно отрекомендовался он. — Чем могу помочь?

Мы переглянулись, и слово взял Ракитин. Как старший по званию и официальное лицо.

— Капитан Ракитин, областное управление внутренних дел. Мне поручено расследование происшествия — пропажи геолого-разведывательной партии треста «Сибирьнефтегаз» в междуречье Бакчара и Иксы три недели назад. В рамках этого дела я получил информацию о нахождении в вашей больнице одного из членов пропавшей группы…

— И что же вы конкретно хотите? — нахмурился доктор.

— Для начала — побеседовать с этим человеком…

— Не получится! Пациент находится в тяжелом состоянии: сильное физическое истощение плюс серьезная психическая травма.

— Но он хотя бы в сознании? — вмешался я.

Расторгуев посмотрел на меня поверх модных узеньких очков в золоченой полуоправе.

— С кем имею честь?

— Дмитрий Котов, обозреватель еженедельника «Томский вестник»…

— Ага, пресса!.. — Доктор приосанился. — Пациент в сознании, однако контакты с ним малоэффективны: он испытал, судя по всему, глубокую депривацию в сочетании с когнитивным диссонансом.

— Но, надеюсь, его вербальная аддитивность не пострадала? — с ехидцей поинтересовался я.

Расторгуев от неожиданности уронил с носа очки, а Ракитин посмотрел на меня, как на провокатора. Сзади явственно хрюкнули, скорее всего — Дюха. Несколько секунд заместитель главного врача безуспешно пытался вернуть очки на место, потом со вздохом сунул их в карман халата и сказал:

— Пойдемте, господа. Только не шумите, в стационаре сейчас тихий час.

— Я вас в машине подожду, — поспешно пообещал сержант Обских и с видимым облегчением устремился к выходу.

Мы поднялись на второй этаж, прошли по безлюдному светлому коридору почти все здание насквозь и вошли в дверь с табличкой «Терапевтическое отделение».