и, кряхтя, уселась рядом со мной.

– Я тогда девчонкой совсем несмышленой была, – решила продолжить она. – Ещё и пяти лет мне не было, как она помирать стала. А мать проглядела, не уследила. Всё и произошло.

– Что произошло?

– А то и произошло. Незачем тебе об этом знать до поры до времени! – бабка осеклась и отвела глаза. – Но сказать хочу одно: не моя в том вина, что стала такой. Не по собственной воле. Стал быть, есть в этом и божья воля, – она снова повернулась и посмотрела на меня. – Как там говорят? Ни один волос не упадёт с головы без воли Его, – бабуля улыбнулась хитро.

– Но ты же могла не пользоваться этой силой?!

Бабка уставилась на куст красной смородины за моей спиной.

– Нет, милк, не могла. Эта сила любого под себя подомнёт. Человечек слаб, чтобы справиться с ней в одиночку. Либо ты забираешь её, либо она заберёт тебя.

– И что же? Прям никому не справиться? – на меня нахлынуло горькое негодование от несправедливости.

– Святым, наверное, надо быть, чтобы справиться. Вот в ком любви много. Думаешь, как они все лишения выносят? Такие стойкие? Не-ет. Любви в них много, – повторила баб Дуня и задумалась, вглядываясь в своё прошлое. – А во мне её не было тогда. И не было никого рядом, кто бы мог её дать. Некогда тогда любить было. Выживать надо было.

– И что же тебе будет за твои дела?

– Буду отвечать, – то ли обречённо, то ли безразлично сказала баб Дуня.

Мы помолчали.

– Ба, а ты дашь мне какие-нибудь молитвы?

– Зачем тебе? – насторожилась баб Дуня.

– За тебя попросить хочу.

Она посмотрела на меня и охнула тихо.

– Не за себя, ба! – поспешила я уверить её. – За тебя. Правда!

– Вижу, что за меня. Вижу, – ответила бабулька, немного удивлённо, потом поднялась с межи и поковыляла в сторону дома. – Пойдём в избу, – крикнула она мне. – Гроза скоро.

Я посмотрела на небо, но оно было чистым; только ласточки кроили воздух ниже обычно. Я встала и поплелась за бабкой.

Часть 7

Стоило мне закрыть за собой дверь, как, и вправду, стянулись густые сумерки и хватил гром. Свет в лампочках задрожал, грозя и вовсе погаснуть. Бабка покачала головой и начала подавать на стол. Она была немногословна, то и дело тянула себя за ворот домашнего платья и терла ладонью грудь, думала о чём-то.

– Садись, чайку с тобой попьем, – сказала она после ужина.

Я вернулась на свою табуретку.

– Дело у меня к тебе есть, – начала она, когда чайник вскипел и из наших чашек заструился душистый травяной пар.

Я подтянула к себе тарелку с сухарями из белого хлеба и приготовилась слушать. Обычно в такие вечера баб Дуня учила меня некоторым хитростям.

Я молча поднял на неё глаза, стараясь сделать глоток горячего чая.– Не хотела я по началу спрашивать тебя, – начала она, – но теперь вот передумала…

– Мало мне осталось…

Я замерла. Не была бабка похожа на больную или слабую, поэтому страха за неё даже не возникло. Только непонимание.

– Хочешь, фокус покажу? – неожиданно сменила она тему.

Я кивнула.

Баб Дуня пододвинула к себе кружку с чаем, обхватила её одной ладонью, а другую раскрыла и поместила сверху над чашкой. Сосредоточилась, собрала щёпотью пальцы и слегка напрягла их.

– На чай смотри, – приказала она.

Я уставилась в кружку и вдруг увидела, что чай слегка задрожал, потом заволновался, будто в него капнули невидимой каплей, а затем поверхность его закрутилась против часовой стрелки, завертелась, словно вода у слива ванны. Я бросила взгляд на бабкину ладонь. Она слегка вращала ей над чашкой, а вода следовала за ними, слушалась их. Я не могла поверить своим глазам и от удивления открыла рот.

Баб Дуня подмигнула мне, довольная собой. Чай продолжал раскручиваться всё сильнее и сильнее, грозя выплеснуться из кружки.

– А теперь обратно, – приказала она самой себе и поменяла направление вращения. Чай поволновался немного, будто не понимая, чего от него хотят, но тут же опомнился, собрался, и ринулся за бабкиной рукой в другую сторону

– У-ух ты-ы… – только и смогла выдавить я.

– Ну что, хочешь так же? – игриво спросила бабушка.

Не успела я ответить, как на улице вдруг кто-то вскрикнул. В шуме дождя послышались ругань и взволнованные голоса. Грохнули ворота. Бабка убрала от чашки руку и выпрямилась на табуретке. Голоса зашумели во дворе, потом в сенях, и вот дверь распахнулась, и на кухню ввалился здоровый мокрый мужик. На его руке, пытаясь не пустить того в дом, висела женщина и изо всех сил старалась вытянуть его обратно за порог. Мужик дёрнул руку, что есть силы, женщина охнула и опрокинулась в темноту сеней. Загремели вёдра.

– Ну что, ведьма, твоих рук дело? – гаркнул мужик и сделал шаг в нашу сторону. Я вскочила и спряталась за занавеску в бабкиной коморке. Баб Дуня осталась сидеть на своём месте, всё ещё обнимая ладонями чашку.

– Вась! Вась! – вынырнула из сеней женщина и снова повисла на мужике. – Пойдём домой, Вась! Христом Богом прошу, пойдем!

Вася опять попытался освободить себе руку, но женщина перекинулась ему на грудь, обвила руками шею и упёрлась ногами в пол, не давая тому приблизиться к бабке.

– Что молчишь, корга? – заорал мужик через голову тётки.

– Чего пришёл? – спокойно, но громко ответила ему баб Дуня, всё также не выпуская из рук чашку с чаем.

– Кто корову мне потравил, сучий ты потрох?! – ревел мужик. – Думаешь, не знаю, чьих это рук дело? Я тебе, гниде, голову сниму! – он напрягся и стал стаскивать с себя тётку, уже висом висевшую у него на шее. Не добившись в этом особого успеха, он сделал в сторону бабки еще пару шагов вместе с ней… Но тут раздался хлопок!

Мужик вздрогнул и остановился, раскрыв рот, женщина шлёпнулась перед ним на колени. Баб Дуня оставалась сидеть на месте, держа перед собой уже пустые руки. Чашки не было. По всему столу и на полу валялись мелкие белые кусочки, будто кружку сложили в мешок, покрошили молотком, а осколки потом через крупное сито равномерно рассыпали по полу и по столу. Скатерть была улита чаем от которого ещё шёл пар. Мужик ошалело захлопал глазами и попятился назад. Женщина вскочила, заозиралась и, не понимая, что происходи, запричитала пуще прежнего:

– Пойдём домой, Вась, будет тебе! Пойдё-ё-ём…

Вася стоял, размышляя, как быть. Плотно сжатая челюсть, по щекам гуляют желваки, он судорожно сжимал и разжимал