— Спасибо, миссис Леонидис. Скажите, пожалуйста, где вынаходились в то время, когда произошла трагедия?

— Вероятно, в пути из Лондона в Суинли-Дин. В тот день мы сподругой завтракали в ресторане, потом сходили на выставку модной одежды.Выпили по коктейлю с несколькими друзьями в «Беркели». И потом я отправиласьдомой. В доме царило смятение: у свекра случился внезапный приступ, и он… умер.— На последних словах ее голос чуть дрогнул.

— Вы любили свекра?

— Я была предана ему всей душой… — Магда повысила голос.

София незаметно поправила картину Дега над каминной полкой.Ее мать мгновенно заговорила прежним сдержанным тоном.

— Да, я очень любила его. Мы все его любили. Он был очень добрк нам. — Вы ладили с миссис Брендой Леонидис?

— Мы редко с ней виделись.

— Почему?

— Ну… У нас с ней мало общего. Бедняжка Бренда! Жизнь небаловала ее.

София снова потрогала уголок картины.

— Неужели? В каком смысле?

— О, не знаю, — Магда покачала головой с легкой печальнойулыбкой.

— Миссис Леонидис была счастлива с мужем?

— О, думаю, да.

— Они ссорились когда-нибудь?

Магда снова покачала головой и улыбнулась:

— Право, не знаю, инспектор. Их часть дома изолирована отнашей.

— Миссис Леонидис была очень дружна с Лоуренсом Брауном, нетак ли?

Магда Леонидис буквально окаменела, устремив укоризненныйвзгляд на Тавернера.

— Полагаю, вам не следует задавать мне подобные вопросы, — сдостоинством произнесла она. — Бренда была очень дружна со всеми. Она оченьблагожелательна.

— Вам нравится мистер Лоуренс Браун?

— Это очень тихий молодой человек. Премилый, но совершеннонезаметный. Я редко вижу его.

— Он хорошо справляется с работой?

— Наверное, да. Я толком не знаю. Филип как будто имдоволен.

Тавернер попытался применить тактику шокового воздействия.

— Извините за нескромный вопрос, но, как по-вашему, состоялили мистер Браун и миссис Бренда Леонидис в любовной связи?

Магда величественно поднялась с канапе. Оскорбленнаяаристократка получилась у нее превосходно.

— У меня никогда не было оснований подозревать что-либоподобное, — сказала она. — И, право, инспектор, вам не стоит задавать мнеподобные вопросы. В конце концов, Бренда — жена моего покойного свекра.

Я чуть было не зааплодировал.

Инспектор тоже поднялся.

— Подобные вопросы лучше задавать слугам? — спросил он.

Магда не ответила.

— Спасибо, миссис Леонидис.

Инспектор вышел.

— Ты была просто великолепна, мамочка, — нежно сказалаСофия.

Магда задумчиво заправила локон за правое ухо и посмотреласьв зеркало.

— Да-а, — протянула она. — Действительно, это нужно игратьименно так.

София взглянула на меня.

— Разве ты не должен находиться рядом с инспектором?

— Послушай, София, как мне себя вести?..

Я остановился не договорив. Не мог же я прямо при материдевушки уточнять свою роль. До сих пор Магда Леонидис не обращала на моеприсутствие никакого внимания — если не считать обращенной ко мне на выходе избиблиотеки заключительной реплики о взрослых дочерях. Я мог быть журналистом,женихом ее дочери, или непонятным сотрудником полиции, или даже владельцемпохоронного бюро — но в любом качестве для Магды Леонидис я был толькозрителем.

Посмотрев на свои ноги, миссис Леонидис недовольно сказала:

— Туфли не те: слишком легкомысленны.

Повинуясь властному жесту Софии, я поспешил за Тавернером инастиг его в холле направляющимся через дверь в обитой деревянными панелямистене к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Хочу поговорить со старшим братом, — пояснил он.

Я задал вопрос Тавернеру в лоб:

— Послушайте, Тавернер, а кем, собственно, являюсь я?

Инспектор несколько удивился:

— Кем являешься ты?

— Ну да. В качестве кого я нахожусь в этом доме? Что мнеговорить, если кто-нибудь спросит?

— А, понимаю. — Тавернер на несколько секунд задумался,потом улыбнулся: — А что, кто-нибудь уже спрашивал?

— Да нет еще…

— Ну пусть все так и остается. Никогда никому ничего необъясняй. Замечательное правило. Особенно в доме, где царит смятение. У каждогоздесь слишком много собственных тревог и страхов, чтобы иметь желание задаватькому-то какие-то вопросы. Все будут принимать твое присутствие как должное дотех пор, пока ты будешь держаться уверенно. Самая большая ошибка — объяснятьчто-то, когда в этом нет необходимости… Та-а-ак, теперь мы должны пройти в этудверь и подняться наверх. Дверь не заперта. Ты, конечно, понял: все этивопросы, которые я задаю, — чистой воды чепуха! Кто был в тот день дома, кто небыл — не имеет ни малейшего значения.

— Тогда зачем же…

— А затем, — предупредил мой вопрос инспектор, — что этодает мне возможность приглядеться к каждому члену семьи и составить о неммнение. Кроме того, в их показаниях может случайно проскользнуть что-нибудьважное. — Тавернер помолчал и задумчиво пробормотал: — Бьюсь об заклад, МагдаЛеонидис при желании многое могла бы сообщить.

— И вы полагаете, ее показания заслуживали бы доверия?

— О нет, — сказал Тавернер, — никакого доверия они бы незаслуживали, но, отталкиваясь от них, можно было бы строить какую-нибудь линиюрасследования. В этом проклятом доме у каждого была возможность совершитьпреступление. Что мне нужно, так это мотив.

На верхней лестничной площадке справа находилась дверь смедным дверным кольцом, которым инспектор Тавернер послушно воспользовался поназначению.

Дверь моментально открылась, и перед нами появился неуклюжийвеликан с могучими плечами, темными взъерошенными волосами и лицом чрезвычайнонекрасивым и в то же время удивительно приятным. Он взглянул на нас и тут жеторопливо и смущенно отвел взгляд в сторону — с неловкостью, свойственнойстеснительным и честным людям.