— Ох, послушайте, — сказал он, — входите. Да, прошу вас. Ятолько что собирался… Впрочем, это неважно. Проходите в гостиную. Сейчас япозову Клеменси… О, вот и ты, дорогая. Это главный инспектор Тавернер. Он… Агде сигареты? Подождите минуточку, пожалуйста. — Великан наткнулся на ширму,сбивчиво извинился перед ней и выскочил в коридор.

Создавалось впечатление, что из гостиной вылетел громкожужжащий шмель, после чего воцарившаяся здесь тишина стала ощущаться почтифизически.

Миссис Роджер Леонидис стояла у окна. Меня сразу жезаинтриговал характер этой женщины, да и вся атмосфера комнаты, в которой мынаходились.

Стены здесь были выкрашены в ослепительно белый цвет. Иникаких картин и фотографий — только над каминной полкой висела какая-тогеометрическая фантазия из темно-серых и синих треугольников. Избытка мебели вгостиной я тоже не заметил: три или четыре кресла, стол со стеклянным верхом ималенький книжный шкаф. И никаких предметов роскоши: свет, пространство ивоздух. Это помещение отличалось от огромной, полной парчи и цветов гостинойвнизу, как мел отличается от куска сыра. И миссис Роджер Леонидис отличалась отмиссис Филип Леонидис так, как только может отличаться одна женщина от другой.Если при виде Магды становилось ясно, что она может быть — и зачастую бывает —по меньшей мере десятком самых разных героинь, то Клеменси Леонидис явно немогла быть никем, кроме как самой собой. Очень яркая и совершенно определеннаяиндивидуальность.

Ей было где-то около пятидесяти. Ее седые волосы,подстриженные коротко, почти по-мальчишески, лежали так красиво на маленькойвеликолепной формы голове, что не произвели на меня того отталкивающеговпечатления, какое обычно производят слишком короткие женские стрижки. УКлеменси Леонидис было интеллигентное выразительное лицо и по-особомупроницательный и пытливый взгляд светло-серых глаз. Темно-красное платьевеликолепно подчеркивало стройность и изящество ее фигуры.

Миссис Клеменси с первого взгляда показалась мне женщинойвесьма непростой — может быть, потому, что ее образ жизни значительно отличалсяот образа жизни обычной женщины. И я сразу же понял, почему София употребиласлово «жестокость» в отношении жены Роджера. В гостиной было холодно, и я зябкопоежился.

— Присаживайтесь, пожалуйста, инспектор, — сказала КлеменсиЛеонидис спокойным вежливым голосом. — Вы можете сообщить нам какие-нибудьновости? — Смерть вашего свекра наступила в результате отравления эзерином,миссис Леонидис.

— Значит, это убийство, — задумчиво произнесла она. — Этоведь не могло быть простой случайностью?

— Нет, миссис Леонидис.

— Пожалуйста, будьте поделикатней с моим мужем, инспектор.Это известие страшно потрясет его. Роджер боготворил отца, и, кроме того, ончрезвычайно эмоционален.

— Вы были в хороших отношениях со свекром, миссис Леонидис?

— Да. В хороших. — И спокойно добавила: — Я не особеннолюбила его.

— Почему?

— Мне не нравились его жизненные цели — и способы ихдостижения.

— А как вы относитесь к миссис Бренде Леонидис?

— К Бренде? Я очень редко вижу ее.

— Вы не допускаете существования каких-то отношений междуней и мистером Лоуренсом Брауном?

— Вы имеете в виду любовную связь? Не думаю. Но ядействительно ничего об этом не знаю.

В ее голосе не слышалось никакой заинтересованности.

В комнату ворвался Роджер Леонидис, производя все такое жевпечатление громко жужжащего шмеля.

— Я немного задержался, — торопливо заговорил он. — Телефон.Итак, инспектор? Итак. У вас есть какие-нибудь новости? Что явилось причиной смертимоего отца?

— Смерть мистера Леонидиса наступила в результате отравленияэзерином.

— Да? Боже мой! Значит, это дело рук этой ужасной женщины!Она не могла подождать! Он вытащил ее из грязи — и вот награда. Онахладнокровно убила старика! Боже! Кровь закипает в жилах, как подумаю об этом!

— У вас есть конкретные причины подозревать миссис Бренду?

Роджер бегал взад-вперед по гостиной, вцепившись в волосыобеими руками.

— Причины? А кто, кто еще мог это сделать? Я никогда неверил ей… Никогда не любил ее! Да никто из нас ее не любил. Мы с Филипом немогли прийти в себя, когда папа пришел однажды домой и сообщил нам о содеянном!В его-то возрасте! Безумие — просто… Безумие! Мой отец был удивительнымчеловеком, инспектор. С умом гибким и свежим, как у сорокалетнего. Всем, что яимею в жизни, я обязан отцу. Он все делал для меня… И ни разу не подвел. Это яподвел его… Как вспомню об этом…

Роджер тяжело повалился в кресло. Его жена спокойно подошлак нему.

— Ну, Роджер, достаточно. Не заводи себя.

— Конечно, дорогая… Конечно. — Он взял ее за руку. — Но какя могу оставаться спокойным… Как могу я сдерживаться…

— Но мы все должны оставаться спокойными, Роджер. ИнспекторТавернер нуждается в нашей помощи.

— Совершенно верно, миссис Леонидис.

— Как я хотел бы задушить эту мерзавку собственными руками!— вскричал Роджер. — Отобрать у старика несколько последних лет жизни!.. Дабудь она здесь!.. — Великан вскочил с кресла, трясясь от ярости, и вытянулвперед руки с судорожно скрюченными пальцами: — Да! Я бы свернул ей шею,свернул ей шею…

— Роджер! — резко сказала Клеменси.

Опомнившись, он сконфуженно поглядел на жену.

— Извини, дорогая. — Потом повернулся к нам: — Извините… Я…Простите меня…

И он снова вышел из гостиной.

— На самом деле он и мухи не обидит, — сказала Клеменси,едва заметно улыбаясь.

Тавернер вежливо кивнул в ответ.

Потом он начал задавать традиционные вопросы.

Клеменси Леонидис отвечала коротко и точно.

В день смерти Аристида Леонидиса Роджер был в Лондоне, вглавном офисе его фирмы по поставкам. Он вернулся во второй половине дня и пообыкновению провел некоторое время у отца. Сама Клеменси в тот день находилась,как всегда, на работе, в институте Ламберта на Гоуэр-стрит, и вернулась домой кшести часам.

— Вы видели своего свекра в тот день?

— Нет. Последний раз я встречалась с ним накануне. Послеобеда мы пили у него кофе.

— Но в день смерти вы его не видели?

— Нет. Правда, я ходила на его половину — Роджер вспомнил,что забыл там свою любимую трубку. Но она лежала на столике прямо в прихожей,поэтому мне не пришлось беспокоить старика. Он любил подремать после шестичасов.