Завладевший ею розыскной зуд выплескивался наружу нервозностью и постоянным поглядыванием на часы.

Совещание у Орешкина завершилось два часа назад и плавно перетекло к ней в кабинет для обсуждения дальнейших действий. Вновь открывшиеся обстоятельства были весьма интересны. Сопоставив факты, выходило следующее: Штутсель Валерий Арманович, работая над диссертацией по теме СВДС, изобрел прибор, который был опробован на ребенке Мамойко, а лечением ребенка занималась, по всей видимости, мать Валерия — Штутсель Амалия Эдуардовна.

Родство этих людей должен проверить Котов, однако Рязанцева не сомневалась, что так оно и есть. Два человека в одной системе с такой редкой фамилией обязательно должны быть родственниками. В том, что мать помогала сыну с диссертацией, нет ничего предосудительного. Вопрос лишь в том, как она это делала. Подгоняла ложный диагноз под тему сына? Болезнь редкая, исследований кот наплакал. Любое открытие в этой области может потянуть на мировую славу, вплоть до Нобелевки. Даже если амбиции у сына и не столь значительные, то наладить производство прибора и продавать его по приличной цене — тоже выгода немалая. С помощью такой мамочки можно поставить дело на поток. Напугать родителей недавно появившегося на свет ребенка возможностью его внезапной смерти очень легко. Все сейчас читают интернет, все в курсе, и кто же откажется подстраховаться? Напуганные родители никаких денег не пожалеют. Такая рисовалась картина. Только вот к обвинению Регины Мамойко это отношения не имеет.

В этот раз Василий был трезв и выглядел опрятно. Реденькие волосы были тщательно зачесаны назад и открывали широкий лоб — свидетельство недюжинного ума, скорей всего, давно пропитого. От него исходил аромат недорогой, но ненавязчивой туалетной воды, за что Лена мысленно была ему благодарна. Привычка алкоголиков — забивать перегар дешевым едким одеколоном — невыносима до тошноты.

— Вы не подумайте, я не алкоголик… Я пьяный был тогда, да… Я ведь как прочел, у меня в голове все помутилось… Вот я и напился… А так я редко… Только по праздникам… — Мамойко всхлипнул и по-детски утер нос. — И с горя.

— Это хорошо. Значит, с вашей стороны отягчающих причин, приводящих к развитию у плода каких-либо пороков, нет. Или есть? Может, дурная наследственность?

— Нет-нет, что вы. У нас в роду все долгожители. Моя бабушка, в квартире которой мы сейчас живем, умерла в возрасте 102 лет. Она вообще не болела, только аппендицит в 83 года вырезали. У нее даже зубы некоторые сохранились.

— А у вашей супруги? Как со здоровьем?

— Всё нормально вроде бы.

— Может, что-то у предков?

— Родители ее уже умерли, но, насколько я знаю, ничего такого ни у них, ни у сестер и братьев замечено не было.

— То есть случаев внезапной смерти ни у кого из вас в роду не было.

— Нет, что вы. Я один в семье рос. А вот Регина хоть и в многодетной семье выросла, но все… не считая самого младшего… который еще маленьким умер… — Василий затормозил на последнем слове, но тут же добавил: — Но там трагический случай, его машина сбила. Это ведь не считается?

— Это не считается. Василий, а сколько было вашему второму ребенку, когда он умер? Это же был мальчик?

— Да, — лицо Мамойко скуксилось, — сын. Он был такой забавный, уже ходил, — лицо расправилось и посветлело. — Я его на саночках катал. Он был совершенно здоров, только сильно храпел.

— Храпел? Разве дети храпят?

— У него была недоразвита гортань, так сказала педиатр. Она была слишком мягкая, поэтому он очень громко дышал. В смысле, гортань.

— Какое было назначено лечение?

— Никакого. Врач нас успокоила, сказала, что это встречается не так уж редко, со временем гортань окончательно сформируется, и всё будет в порядке.

— А как он умер?

— Ночью Регина проснулась от тишины, ведь храп всегда был таким громким, что мешал спать, а тут вдруг тихо, она заглянула в кроватку, а он уже не дышал.

— Ребенок спал с вами в одной комнате?

— Да. После первого случая мы боялись класть ребенка в другой комнате.

— Значит, когда умер первый, он был в другой комнате? Расскажите подробно, как это произошло?

— Ему было всего 29 дней, он всё время плакал, много и громко. Наверное, как все дети в этом возрасте, но соседи снизу постоянно стучали по батарее и жаловались, что не могут спать. У них собака начинала выть. Ну вот, в одну из ночей, ребенок сильно ворочался, у него был беспокойный сон, он все время дергал ручками и ножками, задевал личико, пугался и просыпался. Регина вставала несколько раз за ночь поправить одеяло, когда в очередной раз она пришла, ребенок не дышал. Скорая констатировала смерть.

— Вскрытие делали?

— Да. Нам сказали, что смерть без видимых факторов. В заключении написали про синдром.

— А со вторым ребенком?

— Так же.

— Почему вы отказались от вскрытия в третий раз?

— Регина настояла. Сказала, что не хочет, чтоб ребенка потрошили, и так ведь всё понятно. Ей тогда удалось меня убедить. Она была в таком состоянии. К тому же чувство вины… Ведь мы отключили одеяло, чтобы самим выспаться.

— Расскажите мне еще раз про это одеяло. Когда и от кого вы первый раз о нем узнали?

— О нем Регине сказала участковый педиатр.

— Штутсель?

— Да, фамилия странная, я никак запомнить не мог, путал, называл Штрудель, каждый раз записывая Регину с Сонечкой к ней на прием.

— А когда она вам о нем сказала?

— Как Сонечка родилась, сразу и предложила купить это одеяло, она ведь нашу историю уже знала.

— И она сказала, у кого купить?

— Нет, она сказала, что знает, у кого, что это новое изобретение и потому штучный товар, но она берется нам его добыть. Вот у нее мы его и приобрели.

— И сколько вы ей заплатили?

— 50 тысяч. Она сказала, что пока прибор является экспериментальным, цена низкая и нам повезло.

— Почему же вы его вернули, если уже заплатили деньги?

— А зачем оно нам? Регина сказала, что видеть его не может, чтобы я отнес, может, какого-нибудь другого малыша спасет, я тоже так посчитал, вот и отнес.

— И она взяла?

— А почему нет? Даже обрадовалась, сказала, что вернет в лабораторию на доработку.

— Какую доработку?

— Ну так агрегат этот часто ошибался. Он был настроен на максимальную чувствительность, потому и пищал всё время.

— А разве нельзя было просто уменьшить чувствительность, а не выключать прибор совсем?

— В том-то и дело, что нельзя, так как цена ложных срабатываний была ниже, чем если бы прибор не заметил, что ребенку плохо. Так сказала Штрудель.

Ну вот опять. Опять и снова. Вся полученная на допросе информация, а её немало, ни на