— Нужна большая сумма… А трогать капитал Розалин не может.Она имеет право только пожизненно пользоваться процентами.

— Этого я не знала. Я думала, что деньги принадлежат ей безоговорок. Что же будет с капиталом после ее смерти?

— Деньги перейдут к ближайшим родственникам Гордона. То естьони будут разделены между мною, Лайонелом, Эделой и сыном Мориса — Роули.

— Вот как, перейдут к нам… — медленно сказала Фрэнсис.

Казалось, какая-то тень пронеслась по комнате… Как порывхолодного ветра, как смутная мысль.

Фрэнсис сказала:

— Ты мне об этом не говорил… Я думала, она получила ихнавсегда… и сможет оставить кому захочет…

— Нет, по закону 1925 года о наследовании имущества,оставленного без завещания…

Фрэнсис вряд ли слушала его объяснения. Когда он кончил, онасказала:

— Едва ли это имеет для нас какое-нибудь значение. Мы умремзадолго до того, как она станет дамой средних лет. Сколько ей? Двадцать пять?Двадцать шесть? Она может прожить до семидесяти.

Джереми Клоуд неуверенно сказал:

— Мы могли бы попросить у нее взаймы — как у родственницы.Возможно, она щедрая, добрая девочка. Мы ведь так мало о ней знаем…

Фрэнсис сказала:

— Во всяком случае, мы отнеслись к ней довольно тепло и неязвили, как Эдела. Быть может, она захочет ответить нам тем же.

Муж предупредил ее:

— Но не должно быть ни малейшего намека на… э-э-э… то, зачемнужны эти деньги.

Фрэнсис нетерпеливо ответила:

— Ну, разумеется. Но беда в том, что придется иметь дело нес самой Розалин. Она всецело под влиянием своего брата.

— Отталкивающий молодой человек! — сказал Джереми.

Фрэнсис внезапно улыбнулась.

— О нет, — сказала она. — Наоборот, привлекательный.Полагаю, что при этом он не слишком разборчив в средствах. Но если на то пошло,я тоже не чересчур щепетильна!

Ее улыбка стала жесткой. Она посмотрела на мужа.

— Мы не поддадимся, Джереми, — сказала она. — Мы найдемвыход из положения — даже если мне придется для этого ограбить банк!

— Деньги! — сказала Лин.

Роули Клоуд кивнул. Это был коренастый молодой человек,загорелый, с задумчивыми голубыми глазами и очень светлыми волосами. Он отличалсякрайней медлительностью, которая казалась не врожденной, а нарочитой.

— Да, — сказал он. — Сейчас, кажется, все сводится кденьгам.

— А я думала, что у фермеров во время войны дела шлипревосходно.

— Да, конечно, но этого не хватит надолго. Через год мысползем на прежний уровень. Рабочих не найти, платить надо больше, всенедовольны, никто не знает, чего, собственно, хочет. Только если ведешьхозяйство на широкую ногу — тогда, конечно, ничто не страшно. Старый Гордон этопонимал. Именно так он хотел поставить дело, когда собирался в нем участвовать.

— А теперь?.. — спросила Лин.

Роули усмехнулся.

— А теперь миссис Гордон едет в Лондон и выбрасывает парутысяч фунтов на норковую шубку.

— Но это… это грешно!

— О нет. — Он помолчал и сказал:

— Мне бы хотелось купить норковую шубку тебе, Лин…

— Что представляет собой Розалин, Роули? — Лин хотелосьзнать мнение сверстника.

— Ты увидишь ее сегодня. На вечеринке у дяди Лайонела и тетиКэтти.

— Да, знаю. Но мне интересно именно твое мнение. Мамаговорит, что она полоумная.

Роули задумался.

— Ну, я бы тоже не сказал, что интеллект — ее сила. Нодумаю, что она только кажется полоумной — из-за того, что слишком следит засобой.

— В чем же?

— О, во всем. Главным образом, следит за своим выговором — унее, знаешь, сильный ирландский акцент. И еще — при выборе вилки. И привозникающих в разговоре литературных ассоциациях.

— Так она в самом деле совсем… необразованна?

Роули усмехнулся.

— Да, она не леди, если ты это имеешь в виду. У неепрелестные глаза и прекрасный цвет лица — я полагаю, на это и попался старыйГордон. Да к тому же у нее трогательно наивный вид. Не думаю, что этопритворство, хотя, конечно, трудно сказать. Она всегда какая-то потерянная ипредоставляет Дэвиду собой руководить.

— Дэвиду?

— Это ее братец. Могу поклясться, что зато уж он-то далеконе наивен…

— И Роули добавил:

— Он не слишком жалует нас.

— А с чего бы ему нас любить? — резко спросила Лин идобавила, поймав удивленный взгляд Роули:

— Я имею в виду, что и ты не любишь его.

— Разумеется, не люблю. Да и тебе он не понравится. Он ненашего круга.

— Ты не знаешь, Роули, кто мне нравится и кто не нравится. Янемало повидала за последние три года. Думаю, что мой кругозор расширился.

— Ты больше видела, чем я, это правда.

Он сказал это спокойно, но Лин внимательно взглянула нанего. Что-то скрывалось за этим ровным тоном.

Он ответил ей твердым взглядом, лицо его не выражалоникакого волнения.

Лин вспомнила, что всегда было нелегко узнать, о чем думаетРоули.

Все в этом мире стало шиворот-навыворот, думала Лин. Раньшемужчина шел на войну, а женщина оставалась дома. А теперь получилось наоборот.

Из двух молодых людей, Роули и Джонни, один должен былостаться на ферме. Они бросили жребий — Джонни Вэвасаур пошел в армию. Он погибпочти сразу, в Норвегии. За всю войну Роули не уезжал от дому дальше, чем задве мили.

А она, Лин, побывала в Египте, в Северной Африке, наСицилии. Не раз ей пришлось бывать под огнем.

И вот теперь они встретились — Лин, вернувшаяся с войны, иРоули, остававшийся дома.

Она вдруг подумала: быть может, это ему неприятно.

Нервно кашлянув, сказала:

— Иногда кажется, что все идет как-то кувырком. Верно?