— Не знаю…

Роули без всякой мысли смотрел на расстилавшееся впередиполе.

— Зависит от обстоятельств.

— Роули… — Она заколебалась. — Тебя не огорчило… Я хочусказать… Джонни…

Его холодный взгляд заставил ее остановиться.

Оставь Джонни в покое! Война окончена — мне посчастливилось.

— Ты хочешь сказать: посчастливилось, что… — она в сомненииостановилась, — что тебе не пришлось… идти?

— Ужасное везение, не правда ли?

Она не знала, как понять эти слова. В его голосе звучалосдерживаемое волнение. Он прибавил с улыбкой:

— Но, конечно, девушкам из армии будет трудно привыкнутьснова к дому.

Она с заметным раздражением сказала:

— Не говори глупостей, Роули. Не надо.

Но с чего бы ей раздражаться? Не с чего, если только егослова не задели ее за живое.

— Ну ладно, — сказал Роули. — Я думаю, нам лучше поговоритьо нашей свадьбе. Если только ты не передумала.

— Конечно, не передумала. С чего ты взял?

Он ответил неопределенно:

— Почем знать…

— Ты хочешь сказать… ты думаешь, что я… что я изменилась?

— Не особенно.

— Может, ты сам передумал? Скажи мне.

— О нет, я-то не передумал. Тут, на ферме, какие ужперемены… Никаких…

— Ну, тогда все в порядке, сказала Лин, чувствуя какую-тонеудовлетворенность. Когда ты хочешь назначить свадьбу?

— В июне примерно.

— Согласна…

Они молчали. Все было решено. Но помимо воли Лин чувствоваластрашную подавленность. Роули был Роули — такой же, как всегда. Любящий,спокойный, ненавидящий громкие слова.

Они любят друг друга. Они всегда любили друг друга и неговорили о своей любви — зачем говорить о ней сейчас?

Они поженятся в июне. Будут жить на ферме «Лонг Уиллоуз» (ейвсегда нравилось это красивое название «Высокие ивы»), и она никогда больше неуедет. Не уедет — то есть в том смысле, какой приобрели для нее теперь этислова. Волнение той минуты, когда поднимают трап, беготня команды…

Трепет, когда самолет отрывается от земли и парит в воздухе.Очертания незнакомого берега… Запах горячей пыли, нефти и чеснока, трескотнячужой речи… Незнакомые высокие цветы, гордо растущие в пыльных садах…

Упаковка вещей — где-то будем распаковывать их в следующийраз?

Все это кончилось. Война кончилась. Лин Марчмонт приехаладомой. Она дома. «Дома матрос, вернулся он с моря…»

«Но я уже не та Лин, которая уезжала», — думала она.

Она подняла глаза и увидела, что Роули наблюдает за ней…

Вечеринки у тети Кэтти всегда были похожи одна на другую.Они оставляли впечатление той же неумелости, того же художественногобеспорядка, что и сама хозяйка.

Доктор Клоуд с трудом сдерживал раздражение. Неизменновежливый с гостями, он в то же время не оставлял сомнения в том, что вежливостьдается ему с большим трудом.

По внешнему виду Лайонел Клоуд был чем-то похож на своегобрата Джереми. Тоже сухощавый и седой, он, однако, не отличалсяневозмутимостью, присущей его брату-адвокату. Он был нетерпелив и резок — егораздражительность восстановила против него многих пациентов, которые не виделиза ней его большого врачебного опыта и человеческой доброты. Но по-настоящемуинтересовали его только научные исследования, своим хобби он считал изысканияпо истории употребления лечебных трав. Человек рациональный и умный, он струдом терпел причуды жены.

Лин и Роули всегда называли миссис Джереми Клоуд толькоФрэнсис. Миссис Лайонел Клоуд именовалась не иначе, как тетя Кэтти. Они любилиее, но считали во многом смешной.

Эта вечеринка, устроенная специально, чтобы отпраздноватьвозвращение Лин домой, была делом чисто семейным.

Тетя Кэтти нежно приветствовала племянницу:

— Какая ты хорошенькая и загорелая! Это все Египет, яуверена. Ты прочла книгу об оракулах страны пирамид, которую я послала тебе?Очень интересно!.. Все становится так понятно, не правда ли?

От необходимости отвечать Лин была избавлена приходом миссисГордон Клоуд и ее брата Дэвида.

— Это моя племянница Лин Марчмонт, Розалин.

Лин, насколько это позволяли приличия, с любопытствомосмотрела вдову Гордона Клоуда. Да, она хороша, эта девочка, которая вышла застарого Гордона Клоуда из-за его денег. Справедливы были и слова Роули о том,что у нее вид воплощенной невинности. Черные волосы, ниспадающие крупнымиволнами, ирландские синие глаза с поволокой, полураскрытые губы.

Все остальное в ней свидетельствовало о богатстве. Платье,драгоценности, маникюр, меховая пелерина. Фигура хорошая, но она не умеетпо-настоящему носить дорогую одежду, носить ее так, как носила бы Лин Марчмонт,если бы ей дали хоть половину таких средств. («Но у тебя никогда не будет этихсредств», — сказал ей тут же внутренний голос.) — Здравствуйте, как поживаете?— сказала Розалин Клоуд.

И повернулась в нерешительности к мужчине, стоявшему за ней.

— Это… Это мой брат.

— Как поживаете? — сказал Дэвид Хантер.

Это был стройный молодой человек с темными волосами итемными глазами.

Он не казался счастливым — скорее излишне дерзким и готовымпостоять за себя.

Лин сразу поняла, почему он так не нравился всем Клоудам.Она встречала за границей людей такого типа — бесстрашных и чуточку опасных.Людей, на которых нельзя положиться, готовых на подвиг в состоянии экзальтациии способных довести своих боевых командиров до исступления полным отсутствиемдисциплины.

Лин спросила у Розалин, чтобы поддержать разговор:

— Как вам нравится Фэрроубэнк?

— Чудесный дом, — сказала Розалин.

Дэвид Хантер усмехнулся.

— Бедняга Гордон неплохо устроился. Не пожалел денег.

Это вполне соответствовало истине. Когда Гордон решилпоселиться в Вормсли Вейл — или, вернее, проводить там часть своего времени, —он счел необходимым построить дом. Он был слишком большим индивидуалистом,чтобы согласиться жить в доме, пропитанном историями других людей. Гордонпригласил молодого современного архитектора и предоставил ему полную свободу.Половина жителей Вормсли Вейл считала Фэрроубэнк чудовищным жилищем: егопрямоугольные формы, его встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы истулья — все это вызывало неодобрение. Единственно, что нравилось всем, — этованные комнаты.