– Здравствуйте, Аглая Васильевна! – отозваласьНадежда и подумала, что Митина тетка, по первому впечатлению, вроде бы не вмаразме и даже вполне контактна.

– Как детки? – продолжала хозяйка. – КакВитенька?

– Какие детки? – опешила Надежда. – КакойВитенька?

– Ты ведь Таня? – Старуха приложила руку козырькоми вгляделась в гостью. – Или ты Маша?

– Я Надя, – сообщила Надежда Николаевна, резкоменяя суждение о вменяемости старухи. – Меня прислал Митя… я у вас поживу…буду вам помогать…

– А, ты не Маша? – сообразила старуха. – Язнаю, ты Клава! Здравствуй, Клавочка!

– Я не Клава! – Надежда повысила голос: – И неМаша, и не Таня. Я Надя! Надежда!

– Заходи, Клавочка, сейчас будем чай пить! –пригласила ее Аглая Васильевна. – С сушками!

– Все равно ты ее не переубедишь, – раздался сбокуженский голос, – у нее все Клавы. Меня она тоже Клавой зовет.

Надежда обернулась и увидела румяную женщину лет сорока илиоколо того, в длинной цветастой турецкой юбке и зеленой трикотажной кофте,обтягивающей внушительный бюст. Судя по всему, эта особа приоделась по случаюприезда Николая Ивановича, который умывался возле второго входа в дом, плескаяна себя воду из умывальника и радостно фыркая.

– Я Люся вообще-то, – сообщила женщина. – Этоя за ней приглядывала, да, видишь, ногу сломала…

Только сейчас Надежда разглядела, что ее собеседницаопирается на металлический костылик, а из-под юбки выглядывает запеленутая вгипс нога. Собственно, стало понятно и назначение такой длинной юбки – онаприкрывала следы временного увечья.

Надежда поймала выразительный взгляд Люськи, брошенный намужчину возле умывальника, и все поняла. Да и что тут хитрого-то, все ясно…

– Так-то я хожу нормально, но со старухой управлятьсяне могу, – с сожалением сообщила Люся, которая, видимо, лишиласьдополнительного заработка. – Если чего понадобится, ты у меня спрашивай.Помогу по-соседски…

Тут ее окликнул Николай Иванович, и Люся, несмотря наперелом, упорхнула удивительно проворно.

А Надежда Николаевна поднялась на крыльцо, с облегчениемпоставила на пол сумку и пригляделась к старухе.

Аглая Васильевна явно знала лучшие дни.

Она была одета в аккуратную темно-синюю кофту, на лацканекоторой блестел какой-то памятный значок. Тяжелые морщинистые руки лежали наподлокотниках кресла так, словно это был королевский трон. Седые волосы короткоподстрижены, сбоку в них была воткнута старомодная черепаховая гребенка.

– Давай чай пить, Клавочка! – объявила старуха ивеличественным жестом указала на свободный стул.

– Наверное, его сначала нужно приготовить, –предположила Надежда, – где у вас чайник?

– Чайник? – Старуха удивленно захлопалаглазами. – И правда, где же у меня чайник?

Прошел день. Надежда понемногу осваивалась на новом месте.На хуторе, кроме жилища старухи и Люськи, было еще два дома. Один стоялнапротив, окна в нем были заколочены, поскольку пожилая хозяйка умерла три годаназад, а ее наследники, по Люськиным словам, заломили за дом такую цену, чтопростые люди и не смотрели в ту сторону, а богатым подавай дом каменный, дачтоб вокруг были такие же, как они, богатеи, и дорога непременно асфальтовая, апо такой грунтовке, как здесь, их машины импортные не пройдут.

Второй дом был окружен высокими густыми кустами, из-закоторых едва проглядывала темная, крытая ржавым железом крыша с мрачнойкирпичной трубой да виднелось одно подслеповатое окошко. От этого дома веялокаким-то мраком и унынием, так по крайней мере показалось Надежде. А еще ейпоказалось, что в том единственном окне, которое выглядывало сквозь разросшиесякусты, мелькнуло мужское лицо – такое же мрачное, как сам дом.

И наконец, в том доме, где предстояло провести какое-товремя Надежде, в доме с зелеными ставнями, поделенном на две половины, жилиАглая Васильевна и Люська – бедовая бабенка, как сейчас говорят, безопределенных занятий, а также Люськин песик непонятной породы по имени Шарик. Люськабыла внешне ничего себе, только глаза уж слишком блестели по вечерам. К Люськедовольно часто захаживал участковый Николай Иванович, за два дня Надежда виделаего едва ли не пять раз.

Старуха Аглая Васильевна вблизи оказалась не так страшна.Лет ей было ни много ни мало, как восемьдесят восемь (Надежда нашла в ящикестола потрепанный паспорт), и, конечно, для такого возраста физически она былаеще ничего себе. Вот только с головой… Старуха постоянно путала имена исобытия, Надежду упорно именовала Клавой, внучатого племянника Митю вообще непомнила. Но очень обрадовалась его гостинцам – в сумке были шоколадные конфеты,сдобное рассыпчатое печенье и мягкий сыр.

Иногда у старухи бывали временные просветления – так, кпримеру, она сделала строгий выговор Надежде за то, что та забыла на минутусковородку на огне и вся изба провоняла горелым маслом. В остальном АглаяВасильевна была доброжелательна и некапризна – ела, что приготовит Надежда,пила удивительно много крепкого чая и самостоятельно занималась собственнымтуалетом, что, согласитесь, дело немаловажное.

Так что дел у Надежды Николаевны было не так чтобы много. Ноона по природе была женщиной любопытной и не привыкла проводить свободное времяв гамаке под деревом. В первый же день, как только старуха прилегла отдохнутьпосле обеда, Надежда обежала ближние окрестности.

У старухи в саду стеной стояли трава и сорняки, у Люськирозовым цветом полыхали флоксы, и за неимением вазона настурции цвели в старомэмалированном тазу. Заколоченный дом встретил Надежду неприветливо, заборпрохудился, и она рискнула подойти ближе. Какая-то птица взлетела прямо из-подног, Надежда даже вскрикнула. Участок тоже зарос травой, а прежде был красивый,потому что опытный глаз Надежды разглядел клумбы и кусты диких роз.

В траве кто-то шуршал, Надежда поскорее дала задний ход.

Люська заглянула, когда пили чай, закусила баранку ипринялась болтать. Люди ведрами несут из леса чернику, а она вот из-за ноги наприколе. Грибов хороших пока еще нету, слишком сухо. В поселке ребята передралисьпо пьяному делу, один даже в больницу попал, Николай протокол составил.

– А кто еще тут на хуторе живет? – вклиниласьНадежда, слушать про драку ей было неинтересно.

– Ты в тот дом не ходи, – ответила Люська, –там хозяин дед Семен, он ненормальный. Собаку может запросто спустить, а собакау него – сибирская лайка, не то что мой Шарик, полруки отхватить может.

– А что это он такой злой? – удивилась Надежда.

– А он людей не любит, – Люська махнуларукой, – ни своих, ни чужих. Говорю же – псих!

– Несчастный он человек, – неожиданно здравозаметила старуха, – не всегда таким был, а как сын у него погиб, так исдвинулся немножко от горя. Ни с кем не общается, а если к нему ненавязываться, то не тронет…