– Все под богом ходим! – мрачно заявила Медведева. – Ещенеизвестно, что у красотки на уме! Кстати, у Елены Сергеевны тоже полно добра!Опять же квартира, правда, похуже нашей, но на миллион долларов потянет, всякиетам брюлики-шмулики… Неплохой куш для самозванки? Только ты можешь мне помочь!

– Но как? – поразилась я.

– Надо доказать, что она не Настя!

– А кто?

– Килькина! Дочь военного, дворняжка!

Я вытаращила глаза.

– В милицию я обратиться не могу, – твердила Таня, – кчастному детективу тоже. Деньги возьмет, ни хрена не сделает, или, еще хуже,раскопает правду и сольет информацию в прессу! А ты своя, ты же поможешь? Да?Мне очень, очень плохо!

– И что прикажешь делать? – окончательно растерялась я.

– Необходимо найти тело Насти! – заявила Таня. – Ее убили!Гитана никогда не ошибается!

– Даже если предположить невероятное – что я сумеюобнаружить могилу ребенка, – то, думаю, за десять лет от трупа ничего неосталось!

– Ты просто не хочешь мне помочь, – горько заплакала Таня. –Я уверена: Настю убили, эта дрянь водит Мишку за нос! И неизвестно, что онапредпримет! Вдруг задумала отравить нас? А? Скажи?

– Ладно, ладно, – закивала я, – для начала нужнопобеседовать с Зоей Андреевной. У тебя есть ее адрес?

– Миша в книжку записал, – сказала Таня. – Зачем тебе она?

– Ну как же! Смотри, у нее была дочь Настя, которая, попав вбольницу, вышла оттуда с амнезией. Если представить, что Килькина всехобманывает, тогда возникает естественный вопрос: а была ли девочка?

– Чего? – растерялась Таня.

– Получается, что было две Насти, – попыталась ярастолковать Тане свою версию, – одна Килькина, вторая Медведева. Если Зоязабрала из больницы последнюю, то где первая? Неужели она оставила собственногоребенка в клинике?

– Может, никакой Килькиной не существовало, – фыркнула Таня.

– Вот, – сказала я, – отсюда и начнем. Я использую своисвязи, попрошу навести справки, но мне необходимо иметь точные данные о Зое, еемуже и самой Насте. Сумеешь их достать?

– Легко, Настя скоро вернется, я расспрошу ее! А хочешь,сама оставайся! Кстати, почему они так задержались?

Не успела Таня удивиться, как из прихожей послышался стукдвери и шаги.

– Вернулись, – лихорадочно зашептала Танюша. – Дашка,умоляю, не подавай виду, она не должна догадаться, что мы ее раскусили,изображай радость, обнимай эту сволочь, плачь… ну не знаю, как тебе себя вести.Необходимо усыпить ее бдительность, и…

Конец фразы Таня проглотила – в просторную кухню-гостинуювошел Миша и, не заметив меня, велел жене:

– Сделай кофе, да покрепче, не вари, как всегда, бурду!

– Если тебе не нравится моя готовка, можешь пойти вресторан, – мгновенно подбросила поленья в костер ссоры Таня, – или сам берисьза джезву.

Миша нахмурился, но тут в кухню вошла симпатичная блондинкаи сказала:

– Добрый день или уже вечер, наверное! Хотите, я всем кофесварю? У меня здорово получается! Если Тане трудно, мне не в лом!

Я уставилась на Настю. Замечали ли вы, что все блондинкипохожи друг на друга? Может, это из-за сегодняшней моды на длинные волосы снеровно постриженными прядями? Или светлая кожа, голубые глаза и розовая помададелают нас клонами? Во внешности самозванки не было ничего особенного, в толпеподобное лицо не выделяется, скользнешь по нему взглядом и через секундузабудешь, нет ни особых примет, ни яркой индивидуальности – широкорастиражированный образ. Вот так, посмотрев на девушку, невозможно сказать,является ли она дочерью Миши. В последний раз я видела Настю более десяти леттому назад, когда приезжала поздравлять Таню с днем рождения. За прошедшие годыона выросла, сильно изменилась, из милой малышки превратилась во взрослуюдевушку. За это время внешность девочки могла радикально измениться. ИсчезниНастя в двадцать лет и «воскресни» в тридцать, она была бы узнаваема, в сорок ипятьдесят тоже, но десять и двадцать сильно разнятся друг от друга, неизменнымостанется лишь цвет глаз. А теперь вспомним, сколько в России голубоглазыхдевушек?

– А я вас помню! – заулыбалась Настя. – Вы Маша!

– Попробуй еще раз, – старательно изображая добродушие,ответила я, – похоже, да не то!

– Даша! – хлопнула себя по лбу девица. – Маша ваша дочь! О!Теперь я и про туфли вспомнила!

– Туфли? – невольно повторила я.

Настя кивнула и пошла к плите. Походя она открыла шкафчик,вытащила банку с арабикой и, насыпая в джезву ароматный порошок, сказала:

– Мне постоянно сон снился, про розовые лодочки с цветочком!Вот я вас сейчас увидела, и как ракета в голове взорвалась. Вспомнила! Вы же ихмне подарили! Купили Маше, а ей они не подошли!

Я порылась в памяти и извлекла из нее один эпизод. Вприснопамятные советские годы я, постоянно озабоченная добыванием денег,пристроилась подрабатывать в объединение «Интурист». Взяли меня туда внештатно,рассчитывались со мной сдельно: пробегала неделю, получи за семь дней.Устроиться толмачом, сопровождающим иностранцев по Москве, в те годы былопрактически нереально, каждого кандидата под лупой изучало КГБ. С моимимногочисленными разводами было трудно прошмыгнуть в элитное сообщество, но уменя имелось очень весомое преимущество – я в совершенстве владела французскимязыком. Если вы думаете, что все переводчики хорошо знают язык, то глубокоошибаетесь. Очень часто они несут жуткую отсебятину, искажают фразы,неправильно передают их смысл, а уж сленгом владеют единицы.

Не так давно мне довелось присутствовать в Париже навечеринке, которую устраивала некая фирма, связанная с производством труб. Так вот,один из хозяев банкета, слегка подвыпив, произнес тост:

– Ну, нам удачи и бабок побольше!

Переводчик-француз на секунду завис, а потом лихо перевелфразу для своих соотечественников:

– Предлагаю выпить за дам!

Хорошо хоть, из чисто французской галантности, он непроизнес: «Опрокинем рюмашку за старух».

Когда официальная часть торжества завершилась и народ началналиваться алкоголем, я подошла к толмачу и сказала:

– Бабки – это деньги! Вы неверно передали смысл тоста.

Переводчик изумился:

– В смысле?