на экране его телефона показывают 02:43. Я представляю, как тысячи фанатов в тысячах спален по всему миру после того, как он опубликовал фото, просматривают изображения из гугл-карт, Yelp и LandRegistry, сопоставляя их с расписанием тура группы и подтвержденными наблюдениями, пытаются найти именно этот лестничный пролет на автостоянке позади супермаркета ASDA в Стретеме, где девятнадцатилетний полубог решил вдруг материализоваться. Я бы не удивилась. Серьезно, все, что нужно сделать МИ5, — взять на работу фанатов Everlasting и закупиться целым складом Red Bull, и тогда ни одному террористу не скрыться.

Поэтому мы с Райаном никогда не появляемся в одном и том же месте дважды.

— Это была всего лишь шутка! — протестует он.

— Кстати, а кто придумал сфотографировать татуировку, — он закатывает рукав, чтобы показать петлю бесконечности, — и сказать всем, что это замок?

Я заливаюсь краской.

— Это совсем другое. У меня была чрезвычайная ситуация.

— Неужели? И что же случилось?

— Эви рассердилась на меня.

— Серьезно? — прекрасный рот кривится от поддельного ужаса. — И ты не вызвала полицию? Или армию? Или папу римского? — он театрально смахивает челку с глаз кивком головы и продолжает голосом кинозвезды сороковых годов:

— Ты сумасшедшая, смелая, красивая дурочка, Канчук. Не смей больше так рисковать собой: разве ты не знаешь, что я люблю тебя?

В животе затрепетало. Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? Он всегда так делает — говорит серьезные вещи шутливым голосом, или шутливые вещи серьезным голосом, или сексуальные вещи сексуальным голосом, заставая меня врасплох и заставляя краснеть. На самом деле за те три месяца, что я его знаю, он стал настоящим мастером манипулирования цветовой шкалы Кэтрин Канчук. Прямо сейчас, судя по моему горящему лицу, я прошла путь от ПроститеМойРумянец до ВнезапноВспыхнувшегоБагрянцемЧеловека.

— Ты не понимаешь. Эви может быть… настойчивой. И все же я не ожидала, что эта новость так разойдется.

— Значит, там было много твитов? — предполагает он. — Об амбарном замке?

Я избегаю его взгляда.

— Откуда ты знаешь, что мы так его называем?

— Я люблю наших фанатов, и одному Богу известно, как они невероятно креативны во многих отношениях, но точно не в названиях.

«Они, — отмечаю я, — не ты».

— Что там было? — настаивает он. — Твиты, посты, теории, видео и все такое?

Его улыбка полна азарта, он считает это увлекательным. Я чувствую укол вины за то, что отношусь к фанатам Рика как к животным в зоопарке, но не могу отказаться от этой улыбки, и, честно говоря, если бы они были здесь, никто из них не смог бы.

— Тысячи, — признаюсь я. — У Эви большая аудитория.

Он качает головой.

— Безумие. Просто безумие.

Он замечает выражение моего лица, подходит ко мне, кладет руку на талию и притягивает к себе, награждая поцелуем, который останавливает мое сердце.

— Эй, все в порядке, — говорит он, касаясь своим лбом моего лба. — Как ты и говорила: это не совсем про нас с Ником, верно? Мы всего лишь предлог, чтобы вы собрались вместе, подружились. Вы — сообщество, племя.

Я киваю. Возможно, прошлой ночью я слишком разошлась в рассуждениях, растянувшись на его груди.

— Ну что ж, тогда ты оказала им услугу. В костер время от времени нужно подбрасывать дрова. Без историй интерес племени охладится. Кстати говоря…

Он свешивается с перил, и я следую его примеру. Там, внизу, голый бетон лестничной клетки растворяется в темноте.

— Я не уверена, что это хорошая идея, — говорю я.

— Просто расслабься, ладно? Я знаю, что делаю.

— Ты уже пробовал раньше?

— Конечно.

— Рай?

— Ну немного.

— Рай!

— Ладно-ладно, нет. Но я миллион раз смотрел на ютубе видео с паркуром.

Я смеюсь, но ладони потеют, сжимая его телефон.

— Серьезно, если ты собираешься сломать шею дурацким трюком из-за глупого спора, стоит ли мне нести ответственность за пособничество и подстрекательство? — Я пытаюсь отдать ему телефон, но он накрывает мою ладонь своей.

— Однозначно стоит.

Я пытаюсь протестовать, но он поднимает руку.

— По двум причинам. Первая — все остальные, кто мог бы снять мой трюк на видео, финансово заинтересованы в том, чтобы я не сломал себе шею из-за глупого спора.

«А я люблю тебя и потому заинтересована в том, чтобы ты не сломал себе шею из-за глупого спора» — вот что мне не удается произнести вслух, потому что в отличие от него я не умею говорить забавным голосом, благодаря которому три этих слова спустя три месяца не звучат как слова сумасшедшей фанатки. Вселенная мечты, в которой я каким-то образом оказалась, кажется мне такой же хрупкой, как бокал с вином, и такое ощущение, будто не то слово, сказанное не тем тоном, может разрушить ее.

Я лишь вздыхаю и спрашиваю:

— Какова вторая причина?

Он наклоняется и снова целует меня. Сердце вновь замирает. Мне нужна дефибрилляция. Серьезно, быть с этим парнем вредно для моего здоровья.

— Я не сломаю шею. Ты же здесь. Мой ангел-хранитель.

Впервые я встретила Райана Ричардса во плоти и наяву девяносто четыре дня назад. Я выбежала из дома посреди ночи, мое горло болело от криков. У меня случился очередной конфликт с мамой на тему того, достаточно ли я взрослая в свои семнадцать лет, чтобы попытаться найти папу. Я вспоминаю, что действительно использовала слово «папа» по отношению к нему, чем расстраивала маму до слез. Боже, Кэт. Думай, прежде чем говорить.

Я перекинула ногу через велосипед и принялась крутить педали, свет уличных фонарей мелькал, заставляя меня напрягать глаза, пока жжение в них не затмило все и бьющий в лицо ветер не охладил слезы до такой степени, что можно было притвориться, что это просто пот.

Я направлялась в Танцевальный зал. Если я сказала «танцевальный зал» и вы представили себе какую-то парилку на севере города, полную грациозных тел, где я могла бы забыть о проблемах взросления в мокрых объятиях южнолондонского Патрика Суэйзи… Хотелось бы, но увы.

Во-первых, мое взросление проходило не столько на севере города, сколько в пригороде. Во-вторых, мой коронный прием на дискотеках — сидеть-в-углу-и-надеяться-что-на-меня-никто-не-смотрит. И в-третьих, в этом Танцевальном зале никто не надевал танцевальные туфли уже давным-давно.

В тридцатые годы он был построен как бальный зал, а в сороковые бомба попала в крышу. В пятидесятых, шестидесятых, семидесятых и восьмидесятых его пытались превратить то в зал для игры в бинго, то в кинотеатр, то в дом с роскошными квартирами. Но ничего не вышло, так он и остался Танцевальным залом.

Внутри стены были расписаны пятидесятифутовыми изображениями джентльменов во фраках, как у Фреда Астера, и дам в