толику досуга, непременно возьмусь за перо и напишу новую повесть о собственной жизни, а начну с того, как выбросил старую.

Откуда берется эта неутолимая жажда оставлять за собою извилистый чернильный след, мне неведомо, но… Было дело, я вспоминал об одном случае из жизни Имара, а теперь даже познакомился, побеседовал с ним, однако смысл того случая остается для меня такой же загадкой, как и эта тяга к бумагомарательству – так пусть же, по крайней мере, схожие случаи из моей собственной жизни не страдают схожей неясностью.

Донесшийся откуда-то издали гром, глас шеренги черных, как сама тьма, грозовых туч, растянувшейся шире плеч исполинской фигуры Тифона, прогремел вновь, ближе. Принесенную еду и питье преторианцы сложили в некотором отдалении от моего укрытия (такова уж цена беззаветной верности: претендующие на оную редко трудятся с аккуратностью простого слуги, блюдущего верность лишь собственным обязанностям). Сопровождаемый смилодоном, я выбрался наружу и унес все в укрытие. Ветры уже затянули песнь бури, о камень у наших ног разбились первые капли дождя – величиной с добрую сливу, холодные, словно лед.

– Ну что ж, лучшего шанса тебе не представится, – сказал я смилодону. – Видишь, там все уже под крышу спешат. Беги!

Смилодон, словно только и ждавший моего позволения, сорвался с места и помчался прочь, покрывая каждым прыжком целый десяток кубитов. Миг – и он скрылся из виду за кромкой каменного плеча, а спустя еще миг вновь показался вдали, словно рыжая молния, побуревшая под дождем. Солдаты с рабочими разбегались с его пути, будто пищухи, чему я был искренне рад: ведь любое оружие зверя, сколь оно ни ужасно на вид, всего лишь игрушка в сравнении с оружием человеческим.

Удалось ли ему благополучно вернуться в свои охотничьи угодья, мне неизвестно, хотя я в этом нисколько не сомневаюсь. Что до меня, сам я какое-то время сидел в укрытии, слушая голос бури и лениво жуя хлеб с фруктами, но вскоре разбушевавшийся ветер сорвал и унес парусину, укрывавшую меня сверху.

Поднявшись, я взглянул вдаль сквозь завесу дождя… и увидел отряд солдат, шагающих через плечо изваяния в мою сторону.

Поразительно, но еще я увидел земли без солдат и без ливня. Нет, новые земли вовсе не распростерлись там, где зияла пропасть: жуткая, завораживающая бездна осталась на прежнем месте; отвесная каменная стена, тянувшаяся книзу, по меньшей мере, на лигу, словно речной порог, исчезала в изумрудной зелени высокогорных джунглей – тех самых, что некогда, в свое время, укроют деревню волшебников, которую нам с малышом Северианом предстоит миновать.

Скорее, знакомые направления – вверх, вниз, вперед, назад, влево, вправо – раскрылись, словно бутон, нежданно-негаданно явив взору лепестки новых сфирот, до сих пор от меня сокрытых.

Один из солдат выстрелил. Ударивший в камень у моих ног, луч расколол скалу, словно резец ваятеля. Тут я и понял, что они посланы покончить со мной: вероятно, один из гвардейцев, ушедших с разжалованным хилиархом, взбунтовался против уготованной ему участи и донес о происшедшем, однако бегству остальных помешать не успел.

Второй солдат тоже направил оружие в мою сторону, и я, дабы не искушать судьбу, шагнул с залитой дождем скалы на новую землю.

XL. Ручей за пределами Брия

Усеянная россыпями цветов, трава под ногами оказалась ароматнее, нежнее любой другой из известных мне трав; пелена облаков, затянувших лазурное небо над головой, затмевала солнце, окрашивая верхние слои воздуха синью индиго пополам с позолотой. Откуда-то издали, едва уловимый, доносился рев бури над горой Тифона. Раз я заметил вспышку (вернее, тень вспышки, если подобное можно себе представить) – наверное, в скалу ударила молния, или один из преторианцев выстрелил мне вслед.

Однако стоило мне сделать еще пару шагов, и все это исчезло… точнее, не столько исчезло само по себе, сколько я будто бы утратил способность (а может, всего лишь желание) воспринимать оставшееся позади – таким же образом мы, повзрослев, перестаем замечать вещи, коими живо интересовались в детстве. Ну, а окрестности… Разумеется, «Коридорами Времени», как выразился зеленый человек, эти места оказаться не могли: вокруг никаких коридоров – только холмы, колышущиеся травы да ласковый ветер.

Чем дальше я шел, тем явственнее становилось впечатление, будто все вокруг мне знакомо, будто иду я по местам, где уже побывал, хотя никак не могу вспомнить, когда, зачем и что все это такое. Нет, не родной некрополь с мавзолеями среди кипарисов. И не поля без оград, где мы с Доркас некогда набрели на сцену доктора Талоса: те поля примыкали к Стене Несса, а тут никаких стен не видно. И не сады Обители Абсолюта с множеством рододендронов, фонтанов и гротов. Пожалуй, больше всего эти края походили на пампу весной, вот только цвет неба не тот.

Спереди донеслась песнь бегущей воды, а вскоре среди травы блеснул серебром ручей. Я побежал к нему, а на бегу вспомнил, как когда-то был хром и как пил из одного ручья в Орифии, а после увидел на берегу отпечатки лап смилодона, и, глотнув из горсти, улыбнулся: теперь-то смилодоны меня бы не напугали!

Впрочем, подняв голову, я увидел перед собою вовсе не смилодона, а крохотную женщину с яркими разноцветными крылышками, бредущую через ручей по каменистому дну чуть выше по течению, словно затем, чтоб остудить ноги.

– Цадкиэль! – вскричал я, но тут же, наконец-то вспомнив эти места, смутился так, что утратил дар речи.

В ответ Цадкиэль помахала рукой, улыбнулась и, что самое поразительное, выпрыгнула из воды, взвилась в воздух, полетела ко мне, трепеща пестрыми крылышками, будто лоскутами цветастого фая.

Я преклонил колени.

По-прежнему улыбаясь, она опустилась на берег рядом со мной.

– По-моему, летящей ты меня раньше не видел.

– Было одно видение… Ты парила на исполинских крыльях в пустоте среди звезд.

– Да, в пустоте, где нет притяжения, я могу летать, как пожелаю. Здесь для этого приходится становиться совсем маленькой. Знаешь ли ты, что такое гравитационное поле?

Взмахом руки не больше моей ладони она указала на луг у ручья.

– Поле я здесь вижу только вот это, о всесильный иерограммат, – ответил я.

Цадкиэль рассмеялась, и смех ее показался мне музыкой наподобие перезвона крохотных колокольчиков.

– Похоже, мы с тобой встречаемся не впервые?

– О всемогущий иерограммат, я – лишь нижайший из твоих рабов.

– Должно быть, стоять на коленях тебе неудобно, а встречался ты с другой «мной» уже после того, как я с ней рассталась. Сядь, расскажи о вашем знакомстве.

Так я и сделал. Сколь же