А вот я не смогла веселье поддержать. Не смешно это совсем. Елрех поняла мое настроение, отвернулась, чуть опустив голову.

— Они почтенные, Асфи. Все беловолосые шан’ниэрды с рождения почтенные. Но им разрешено вести не так много дел. Эта семья изучала искусство. А я в нем совсем не разбираюсь. В их доме рта не открывала.

«Эта семья»… Даже о Пламени Аспида Елрех отзывалась более радушно.

Она продолжала:

— Так не говорят, а так говорят только низшие. А к этому платью пояс не нужен… Будто я высокородная. Как бабуля научила, так и живу. По сей день живу по ее наставлениям, и не жалею. Только об одном — зря к маме уехала. Отец бабуле помогал, но всему приходит конец. Я не успела проститься с ней, как следует. Говорят, у знахаря зелье целебное закончилось, а алхимики нечасто в нашу деревню заглядывают. Местность там на нечисть опасная, да и близко к Долине драконов. Бабуля б еще пожила, если бы не дешевое зелье… Она у меня сильной была.

— Сочувствую, — выдавила я из себя.

— Ничего, — показала клыки Елрех, беззаботно отмахиваясь.

Она тоже невероятно сильная…

— Ушла я от мамы, Асфи. Ушла. Знаешь, что увидела напоследок? — Подняла голову, сталкиваясь с моим взглядом, — ее глаза высохли от слез, обрели привычное озорство. — Облегчение. Мама не могла скрыть облегчения, хоть и плакала, прощаясь. Она любит меня, но видеть мое уродство не может. И мы ведь с ней ни разу не обнялись. С тобой вот обнимаемся, а с ней — нет. Чудачка ты, Асфи! — Она потянулась рукой к моему лицу, положила теплую ладонь на щеку, касаясь коготком мочки уха. Большим пальцем погладила кожу. — Если чудной Десиен знает о моей семье, то знает, что учили меня многому. Чтению, письму, многим языкам. Древним ритуалам и обычаям. У беловолосых шан’ниэрдов только лучшие наставники и домашние библиотеки богатые. Они любят собирать все старое, редкое, чтобы потом собой гордиться. — Хмыкнула. — Будто в Фадрагосе других ценностей нет.

* * *

Вьюга выла на улице, непроглядным полотном застилала сумерки.

Я отступила от окна и осмотрела тесную комнатушку. В углах прятались тени, у камина плясали отсветы огня. Иногда огонь трещал, выплевывая искры. Яркие, они стремительно взвивались, затем медленно оседали на жестяной лист, прибитый к полу, и гасли.

Подобно мыслям в моей голове…

Я не знала, чем помочь Елрех. Сердце времени отберет у нее всех, кто подпустил ее к себе, а главное — кого она подпустила к себе. Но как ни крути, она уже лишилась гильдии, а Роми все равно умрет. Ив спасет мир, и миссия Вольного будет окончена. А бывших Вольных, как правило, не бывает…

Неудивительно, что Елрех не особо спешит помогать Ив в поисках ведьмы, предпочитая просто наслаждаться жизнью. Любимого мужа Елрех потеряет в любом случае. Тогда лучше, чтобы вовсе его не помнила…

Грохот испугал. Сердце подпрыгнуло, я вздрогнула, прижимая руки к груди. Настойчивый стук продолжался. Стук ли? Или ломятся, или бьют по двери совсем не кулаком.

Стоило только открыть дверь в темную прихожую, как морозный воздух, оглаживая босые ноги, ледяной кошкой прошмыгнул внутрь. В дверь больше не стучали, а я на всякий случай выглянула в крохотное окно. Ветер хлестко ударил по мутному стеклу, и оно затряслось, застучало. Никого не рассмотрев, я все же потянулась к массивному железному засову. Обдавая пальцы холодом, он поддался не сразу. Скрежетнул. Петли протяжно заскрипели.

— Привет, — поздоровался Кейел, без приглашения протискиваясь в дом.

Я вжалась в стену, пританцовывая на стылом полу и провожая Вольного удивленным взглядом. В руках он нес огромный сверток. Одеяло? Захлопнула дверь и поспешила вслед за Кейелом в теплую комнату.

Опешила, стоя у порога.

Кейел бросил между кроватью и комодом одеяло — край отогнулся, открывая взору подушку.

— Ты что, ночевать у меня собрался? — невольно прорезались истеричные нотки.

Кейел молча снял куртку, кинул на комод. Отвязал от пояса холщовый мешочек и протянул мне.

— Что это?

— Подсказка и ключи.

На его лице застыла решительность. Я кивнула и осторожно забрала с раскрытой ладони вещи Энраилл. Потянув тонкий шнурок, повторила вопрос:

— Ты собрался ночевать у меня?

— Да, — ответил твердо. И тихо добавил — едва ли не прошипел: — Если тебя это смущает, можем переночевать у меня.

Я все же отвлеклась от узелка и снова посмотрела на Кейела.

— Третьего не дано?

— Не дано.

Он злился. На меня ли? Или в большей степени на себя? Несколько раз уговаривал оставить поиск сокровищницы, но я ненавязчиво вспоминала о клятве, которую слышали духи, и о простых обещаниях. Он пытался настаивать, но, видимо, Вольный в нем все же сдался перед возможностью выполнить миссию легче и быстрее.

Наклонившись и раскладывая на полу одеяло, поинтересовался:

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, все хорошо. — Раздражение в голосе утаить не удалось.

Слишком большое искушение спать с ним в одной комнате. Руку протяни и… Знаю ведь, что стоит мне только пальцем поманить, и Кейел не откажется, а я прекрасно понимаю, что хочу его. И даже не столько секс нужен, сколько прикосновения, поцелуи, признания, беседы ни о чем в атмосфере, наполненной… любовью? Нежностью и лаской. Кейел просто нужен мне. Целиком. Без остатка. Но даже мысли о малости его тепла сводят с ума.

— С Единством ты научилась работать, — хриплый голос погладил слух. Взволновал рассудок сильнее, но высказанное отвлекло. — С духами памяти все так же.

Я вышла из оцепенения. Юркнула за спиной Кейела к кровати, стараясь обогнуть его. Бросая ключи и подсказку на подушку, залезла с ногами на матрас, села по-турецки, сцепила руки в замок и хмуро уставилась на профиль своего мучителя. Он в мою сторону не смотрел. Оглянулся на камин и, ухватив одеяло за уголки, подтянул поближе к огню. Спросил:

— Если ночью нужно будет выйти, не споткнешься?

— Нет, все в порядке.

На полу спать — сумасшествие. Сквозняк вроде бы не гуляет, но все же дом быстро остывает, а одеяло далеко не ватное… Я бегло оценила размер кровати и зажмурилась, унимая расшалившееся сердце и пережидая легкий мимолетный жар в ногах и животе.

Аня, не выдумывай, идиотка, мы несколько месяцев спали на голой земле и даже на снегу…

Вольный заговорил, привлекая внимание. Как назло, выпрямился во весь рост, вскинул подбородок повыше, пряча в полутени хищные черты лица. Рывком потянул завязки рубахи и ослабил воротник. Склонил голову, позволяя прядям упасть на впалые щеки, заслонить глаза. Неторопливо стащил кожаный пояс с талии. И при этом ни на секунду не замолкал — произносил слова мягко, отчего, казалось, проявлял заботу:

— Начни с подсказки. Теперь духи памяти слабее тебя. — Развязал ленту, позволяя русым волосам рассыпаться по плечам. Пряди ловили свет пламени и окрашивались медью. — Они будут помогать, а не тащить тебя с собой.