что у вас дел невпроворот, так что не буду звонить по телефону. Я пишу лишь для того, чтобы попросить долговую расписку.

Вчера я перевела вам миллион юаней. Я не топ-менеджер, а простая женщина, проработала почти двадцать лет в финансовой индустрии. Я не считаю себя богатой, и сумма, которую я отправила, составляет почти половину моих накоплений к моим годам. Но я хочу одолжить их вам в трудный час.

Несмотря на то что я могу навлечь на себя неприятности, я все же хочу это сделать. Это полная глупость? Может, и так, но я уже сорок лет как глуповата, так что не вижу смысла меняться.

Учитывая, что я ваш самый крупный кредитор, могу ли я попросить написать мне долговую расписку? Можно спокойно указать там мое настоящее имя на случай, если они попытаются назвать это «незаконным займом».

Меня зовут Сунь Вэйбин. 9 ноября 2011 года.

Тетушка (шэньшэнь) — одно из моих многочисленных прозвищ, на китайском оно созвучно слову «божество» (шэнь), как меня тоже часто называли. (Когда я спросил полицейских в Чэнду, почему они меня избили тогда в гостинице, один из них сказал: «Ха! Да просто ты строишь из себя божество какое-то», подразумевая жаргонное выражение «изображать божество» (чжуан шэнь), что значит «мистифицировать, морочить голову». С тех пор сторонники в интернете стали называть меня «Божок Ай».) Смелость написавшего письмо продемонстрировала мне силу народа, а он, со своей стороны, видел в моих действиях будущее нашего общества.

Буквально за одну ночь у меня появилось около тридцати тысяч «кредиторов», что сделало меня самым популярным должником страны. Каждый день я часами сидел за столом, выписывая долговые расписки. Каждая обладала уникальным дизайном, где имена кредитора и заемщика, а также сумма займа были аккуратно выведены от руки ровными столбиками, традиционным шрифтом. Я ставил также свою подпись и печать, а в верхнем правом углу добавлял парочку штампов в виде саманной лошадки или семян подсолнечника, что окончательно скрепляло соглашение. (Саманная лошадка — вымышленное создание, похожее на альпаку, символизирующее сопротивление цензуре в интернете; по-китайски это название звучит как матерное оскорбление.) А затем расписка отправлялась кредитору по почте вместе с парочкой керамических семечек — семян свободы — и копией одного из моих документальных фильмов. Мое искусство снова оказалось неразрывно связано с гражданским активизмом.

Шестнадцатого ноября 2011 года, предоставив необходимые документы о выплате налогов, я смог потребовать пересмотра решения. В последний день года меня позвали в Управление общественной безопасности, чтобы обсудить мои действия. Ответственный за мое дело сотрудник не ожидал, что все настолько осложнится. Он знал меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я не сдамся, и невольно уважал за твердость. В этот раз он выражался очень откровенно:

— Ай Вэйвэй, ты ведь знаешь, что стал лишь пешкой в этой игре — может, непростой, но все равно пешкой. Ты родился в этой стране, в подлинно социалистической семье, а теперь ты, со своим хорошим английским и высоким статусом, стал пешкой в руках Запада с его нападками на Китай. Ты же понимаешь, что пешками рано или поздно жертвуют? Тебе можно только посочувствовать. — Он явно говорил не от своего имени, а передавал слова начальства.

— Неужели вы думаете, что своим влиянием в Китае я обязан поддержке Запада? — не сдержался я.

— На фоне населения в 1,3 миллиарда твои тридцать тысяч сторонников — это ничто, — возразил он. — Последние полгода, — продолжил он, — ты нарушал все свои обязательства. Ты писал в Twitter, затеял судебное разбирательство, раздавал интервью, делал заявления в интернете и устраивал видеотрансляции.

Он также заявил, что я использовал в своих интересах Пу Чжицяна и своего друга адвоката Лю Сяоюаня, который первым сделал мне денежный перевод в интернете.

— Может, я и не смогу тебя заткнуть, но я уж точно могу заткнуть их, — добавил он. — Я собираюсь избавиться от всех без исключения пешек, которые тебя защищают, и в конце концов выведу из игры и тебя.

Я оценил его прямоту.

— Какое дело органам государственной безопасности до иска о налоговом правонарушении? — спросил я. — И почему вы так не хотите предать дело огласке?

Он стал говорить медленнее.

— Мы могли все это утрясти, усек? Неважно, что ты будешь делать, вердикт по поводу налогов предрешен.

По сути, он говорил вот что: если я просто замолчу, прошлое останется в прошлом. Наконец, заметил он, если в будущем меня снова заключат под стражу, я не смогу сказать, что меня не предупреждали. Я должен был признать: безусловно, таких предупреждений он высказал немало.

Это дело тянулось еще восемнадцать месяцев. В июне 2013 года Чаоянский окружной народный суд города Пекина вынес вердикт, согласно которому действия и процедуры пекинского Управления по местным налогам находились в рамках закона, а принятые меры сочтены надлежащими, так что мою апелляцию отклонили. Четвертого августа, после второй апелляции, Пекинский народный суд промежуточной инстанции № 2 вынес свой вердикт, поддержав первое решение, так что дело о налоговом правонарушении оспорить не удалось.

Мы с Лю Сяоюанем отправились слушать оглашение вердикта — тогда мне впервые позволили присутствовать в зале суда. Судья зачитал вердикт дважды. Когда я спросил, является ли он членом Коммунистической партии, он просто продолжил сидеть молча, потупив глаза. Я не смог сдержаться и закричал ему: «Позор! Вам это еще припомнится!» Но результат был неудивителен. Власти удержали крупную сумму депозита, которую я внес, когда подавал апелляцию, и в течение следующих двух лет я постепенно выплатил все займы своим кредиторам.

С момента моего исчезновения за моими новостями внимательно следили друзья, а после освобождения, конечно, усилилась полицейская слежка. В качестве подарка органам государственной безопасности я решил позволить им наблюдать за всем, что делаю, с кем встречаюсь и даже как сижу перед компьютером или сплю на кровати, — для этого я добровольно воссоздал систему надзора, какая была в период моего заключения. «Коли вас так интересуют мои частные дела, я обеспечу вам полный доступ к моей жизни», — так я это объяснял.

Чтобы отметить эти нововведения, я повесил традиционный красный фонарик под каждой камерой наблюдения, установленной властями по периметру здания на Цаочанди, 258, что придало угрюмой серой улице праздничную атмосферу. Второго апреля 2012 года, за день до первой годовщины моего исчезновения, я установил веб-камеры у рабочего стола и над кроватью и стал транслировать видео на weiweicam.com, где можно было видеть каждую секунду моей повседневной жизни. В следующие сорок семь часов и