Филипп де Камилле оказался в той самой карете, в которой во время видения явился Ирис, и, похоже, впрямь был готов выпрыгнуть на ходу. Он не на шутку удивился, когда, стоило дормезу остановиться перед воротами, те тотчас распахнулись, и садовник, их открывающий, замахал руками, призывая возницу заезжать во двор. Но вздохнул с облегчением: должно быть, предчувствовал долгие переговоры в витиеватом восточном стиле перед тем, как прорваться в дом к лекарю, да обошлось. Карета без задержек направилась прямиком к крыльцу, где поджидал Аслан-бей с обоими учениками. К слову сказать, этим «юношам», как он их называл, стукнуло уже под сорок, но, конечно, в сравнении со своим почтенным наставником, они были совсем молоды…

Лекари учтиво поклонились послу Франкии, нервно оглядывающемуся на карету, из которой только что выпрыгнул, забыв о солидности, причитающейся его высокому положению.

— Добро пожаловать в этот дом, и да будет с тобой милость Всевышнего. — Аслан-бей бросил испытующий взгляд на иссиня-бледного от усталости франка, покачал головой. — Оставим положенные случаю приветствия на более подходящий момент, дорогой гость, я вижу по вашему состоянию, что вы встревожены, потому — не будем терять время. Каков ваш соотечественник?

— Плох, — не чинясь, ответил де Камилле. — Рука почернела почти до локтя, буквально за последние двое суток. До этого был затронуты только пальцы, пришлось… отнять кисть. Не помогло. Он в лихорадке.

— Благодарение небесам, он здесь, это главное… Али! — бросил через плечо лекарь. Нубиец, выступив вперёд, поклонился. — Он поможет, — пояснил коротко. — Вашего друга пока доставят в хамам, ему понадобится очищение целебным жаром; вы же пока отдохните. Гуссейн, проводи господина посла в его покои.

Заехав во двор, спешился с гнедого жеребца величественный племянник лекаря, не растерявший за время путешествия стати и могутности. Осторожно обнял хрупкого по сравнению с ним дядюшку.

— Рад тебя видеть в добром здравии, дядя. Хвала Аллаху, мы не только нашли пропажу франков, но и доставили его живым. Не знаю, надолго ли, но надеюсь на твоё мастерство и золотые руки.

— Сердце подсказывает, что во многом галл обязан именно тебе, мой дорогой племянник. — Аслан-бей перевёл взгляд на нубийца, выносящего из кареты почти безжизненное тело, завёрнутое в меха, и покачал головой. — Надеюсь, ты извинишь меня…

— Разумеется, дядя. Долг — прежде всего!

— В твоих комнатах всё готово, чтобы ты отдохнул с дороги. Встретимся и поговорим позже. И… спасибо тебе, дорогой.

Благословив склонившего голову племянника, Аслан-бей устремился вслед за Али и учениками.

Ирис, подглядывающая из-за оконной портьеры, чуть не заплакала. Она так и не разглядела толком своего доброго «бывшего господина», но то, что бережно нёс на руках Али, более напоминало тюк с одеждой, нежели живое тело. Лишь мелькнуло на миг запрокинутое лицо, а в нём — ни кровинки, только зияют провалы глазниц, да торчит заострённый, как у покойника, нос… Не сдержавшись, она всхлипнула, за её плечом шмыгнула носом престарелая Гюльджан.

— О Аллах, бедняга… Госпожа, пойдёмте, пойдёмте, тут хоть и не до нас сейчас, но нечего вам на мужской половине-то делать. И как нам быть с ужином? Господин в последний момент предупредил: если рана у галла окажется серьёзная, чтобы его не дожидались. По всему видать, так и есть. Долго он над ним хлопотать будет. А гости-то ведь с дороги, голодные, их покормить надо, но как без хозяина? И бани заняли для галла, оно понятно, но тем-то, что с моря, тоже помыться надо. Да ещё, гляньте-ка, вместе с дядюшкиным племянником двое чужих людей припожаловали, с саблями, видать, помощники его, и ведь тоже у нас остановятся…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ирис сосредоточенно сдвинула брови, точь в точь, как Айлин-ханум. Подумала.

— Сделаем так, Гюльджан. У Али Мустафы при покоях уже есть мыльня, воспользуется ею, остальным принесите побольше горячей воды, чтобы омыться с дороги. Думаю, гости поймут, узнав, что смогут пойти в хамам немного позже, и что хозяин не сможет присутствовать на ужине. Кушать подадим через час, к тому времени все успеют отдохнуть и привести себя в порядок. Уважаемого Али Мустафу попросим временно заменить на ужине дядю, как главу дома, ему уже приходилось это делать. Ах…

Глаза её наполнились слезами. Конечно, с сурового тона она сбилась. Трудно было, думая о бедняге Бомарше, ещё и решать насущные дела.

— Эфенди непременно его вылечит, — добавила, справившись с волнением. — Беги к остальным, Гюльджан, расскажи, что надо делать. Я бы рада сама вам помочь, но ты же понимаешь…

Служанка испуганно замахала руками.

— И-и, Всевышний с вами, госпожа! Это нам, старухам, не стыдно перед гостями крутиться, а вы уж сидите у себя, не высовывайтесь! Как можно! Франку бесстыжему-то всё равно, он привычный, что женщины у них вместе с чужими мужами трапезничать садятся, Али Мустафа вам родственник, только порадовался бы, вас увидев… А вот те двое, что с ним — те чужие, при них вам никак нельзя самой-то на мужской половине. Осудят, разнесут нехорошие слухи… Знаю я этих молодых да прытких: сами не укусят — так обхают на весь белый свет… Идите к себе, госпожа, идите.

Вот и пришлось Ирис отсиживаться на женской половине.

Она даже немного позавидовала Ильхам, которая, прикрыв лицо чадрой, беспрепятственно проскользнула в покои к Филиппу де Камилле — ведь она считалась его женщиной, а потому имела полное право находиться в комнате господина. Айлин — та отбыла ещё до прибытия каравана. «Наворотила я тут у вас достаточно, а более нечего мне тут делать, во всяком случае — сегодня». Луноликая как-то мечтательно улыбнулась своим мыслям, потом вернулась на грешную землю. «Не вешай нос, детка. Что бы там ни случилось с этим галлом — твоего мужа недаром называют волшебником и чародеем, он этого малого Смерти не отдаст, вот чувствую…»

— Не отдаст… — шёпотом повторяла Ирис, машинально поглаживая рыжую шёрстку Кизила. Котёнок, уже изрядно возмужавший, долго терпел, но, не выдержав нервозного состояния хозяйки, вывернулся и уполз с колен.

Со вздохом девушка потянулась к рукоделью.

За полтора часа она отшила с десяток стежков и порядком исколола пальцы, даже того не замечая. Лишь вздрагивала, когда в дверь заглядывала Гюльджан, или Фатима, или Хатидже. Каждая считала долгом поделиться вестями.