– Их тоже не любят, но терпят из соображенийполиткорректности. Как и всех остальных.

Тема, которую Доминик не затрагивал в наших вечернихразговорах на террасе, но иногда ее поднимала Фатима. И Джума, братФатимы, – если сумма, которую я платила за покупки в его лавке, превышалапятьдесят дирхам. Справедливости ради, это случалось довольно редко, но когдапятьдесят дирхам заплачены, Джуму не остановить. Как будто эти деньги – не чтоиное, как плата за входной билет на выставку его политических убеждений. Ирелигиозных убеждений. И человеческих. В отличие от сестры, Джума нисколько нервется в Европу, он искренне не понимает, почему западная модель мироустройствасчитается лучшей, считается единственно верной. Будь Джума рыбаком подобноХакиму или Хасану, такие мысли даже не возникли бы в его голове. Но Джума –торговец и к тому же несколько лет был любовником одной экзальтированнойбельгийки, приехавшей в Марокко в поисках острых ощущений. Отголоски споров сбельгийкой слышны до сих пор, хотя она, получив свою порцию адреналина,благополучно убралась обратно: из бедного королевства в королевство процветающее.Должно быть, бельгийка оказалась не очень хорошим пропагандистом: нелюбовьДжумы к Западу слишком очевидна. К двуличному Западу, к кичливому Западу, кзажравшемуся Западу. К дряхлеющему Западу, к высокомерному Западу, к Западу,погрязшему во вранье. К Западу, доставшему всех мнимой веротерпимостью. КЗападу, постоянно и назойливо извиняющемуся за свое благополучие. К Западу, неспособному отказаться от плазменных телевизоров, платных парковок и тряпок отCalvin Gain. К Западу, раздающему подачки. К Западу, разбрасывающему вбесплодных пустынях гуманитарные тюки с просроченными продуктами и одноразовойпосудой. К Западу, время от времени записывающему песни в знак поддержкиголодающих в Азии и Африке – эти песни никто и никогда не услышит, в Азии иАфрике – уж точно. К Западу, готовому расстаться с некоторой (совсем неастрономической) суммой, только бы его покой не был потревожен. Напрасныестарания, рано или поздно Запад падет. Под натиском тех, кого он не сумелассимилировать, кого он не сумел переварить. С желудком у Запада – большаябеда, слишком он изнежен. Слишком жалки его мускулы. Слишком рыхл живот – поясшахида на нем не удержать. Фатима не так кровожадна, как ее брат, она все ещене теряет надежды перебраться в Голландию, не особо отличающуюся от Бельгии иот благословенной Франции. К тому же она куда как умнее своего братца, странноеслово «политкорректность» не заставляет ее стыдливо прикрывать рукавом лицо.Совсем напротив – политкорректность отличная основа под макияж, несколькочрезмерный, как и все на Востоке. Но и Фатима считает, что Западу нужноперестать играть в вялые настольные игры типа «монополии» и викторину «угадай,кто твой друг?» – и всерьез начать качать брюшной пресс. Глубинному интересу кпрайс-листам с бытовой и компьютерной техникой и увлечению арабскими гаданиямитакие мысли не мешают.

Не знаю, с кем я солидарна больше – с нигилистом Джумой илис рассудительной Фатимой.

Похоже, что с Джумой.

– …Значит, вам не слишком-то здесь нравится, Слободан?

– Скажем, вернуться на родину я бы не хотел.

– Где же вы познакомились с Алексом?

– В Сараеве. В то время, когда американцы бомбилиБелград. Тогда мне было пятнадцать.

Еще одна полузабытая война, сколько лет прошло с тех пор,как американцы бомбили Белград? Пять, шесть? Теперь не вспомнить точно, я и недолжна помнить. Я русская, в худшем случае – испанка, живущая в Нюрнберге;будучи русской, я всецело поддерживала сербов (боснийские сербы не исключение).А кого бы я поддержала, будучи испанкой? Я была бы против войны вообще,ковровые бомбардировки не по мне, но и этнические чистки ничем не оправдаешь.Так сколько же прошло лет? Пять, шесть? Любовь, которая случилась со мной многопозже, напрочь выбила из башки какие бы то ни было войны, что уж говорить овойне, не касавшейся впрямую ни меня, ни моих близких. То же или почти то моглопроизойти и с испанкой Мерседес. Но почему он так пристально смотрит на меня,этот Слободан? Мерседес имела отношение к бомбардировке Белграда?..

– Вы говорите – в Сараеве?

– Да. Алекс готовил к вывозу оттуда работы моегостаршего брата. Художника.

– Кажется, я припоминаю эту историю. – Если бы невзгляд Слободана, я не стала бы распространяться на тему Сараева. Но и молчатьневозможно.

– Кончилась она печально. Картины пропали. А потомпропал и брат.

– Сочувствую.

– Вы должны были знать его…

Впервые с начала разговора мы пересекаем черту, за которойсолнечный парижский день слегка тускнеет; с замиранием сердца я жду, чтоСлободан произнесет всю фразу целиком: «Вы должны были знать его, если выМерседес».

– Вы должны были знать его. Душан Вукотич.

– Сколько лет прошло? Пять, шесть?

– Не важно. Я не верю в то, что он мертв. Во всякомслучае, никто не доказал мне обратного.

– А что говорит Алекс?

– Алекс не любит вспоминать о неудачах, вы же знаетеАлекса. Даже странно, что он взял меня в команду. Ведь я живое напоминание отой его неудаче.

– Значит, вы сильно его удивили.

Глаза Слободана смягчаются – я снова вижу в них морскиезвезды, раковины и жемчужины. И осколки бутылочного стекла, превратившегося всмальту.

– Возможно. Удивил.

– Интересно, чем?

– Я хороший снайпер. Выбиваю дырку в монете срасстояния в сто шагов.

– Впечатляет.

– Я разбираюсь в сигнализации любой степени сложности.

– Потрясающе.

– Я могу запомнить до семидесяти комбинаций пятизначныхчисел.

– С одного прочтения?

– Да. Что скажете?

– Вы уникум.

– Алексу это не нужно.

Конечно, не нужно. Зачем знаменитому галеристу дырка вмонете, выбитая с расстояния в сто шагов? Зачем крупному теоретику современногоискусства семьдесят комбинаций пятизначных цифр? Вот если бы речь шла окомбинациях шестизначных цифр – дело другое, гребаное современное искусство(то, которым приторговывает Алекс) прочно зависло в шестизначном ценовомкоридоре. Я не сомневаюсь в этом ни секунды.

– С чего вы взяли, что ему это не нужно?

– Я занимаюсь всякой ерундой. Оформляю выставки,оформляю таможенные декларации, заказываю авиабилеты, как последняя секретутка…

– Разве это не соответствует профилю фирмы «АртНова-Поларис»?

– Это может делать любой. Но даже сигнализация иохранные системы проходят мимо меня. Хотя я неоднократно предлагал Алексу своиуслуги…

Зачем Алексу Гринблату услуги по установке сигнализации? Нетакая уж я дура, чтобы не сообразить – зачем. Возможный ответ лежит наповерхности: за товаром, стоимость которого исчисляется в пятизначных,шестизначных (а то и семизначных) цифрах, нужен глаз да глаз.