Быстро обняла меня. «Дождись. Я мигом!» И улетела.

В горячке я переодевался в боевое, повторял себе не забыть штык-нож – и опомнился. Куда спешу, зачем? Не хочу и не поеду. Вся эта гудящая карусель – только нагнетание паники. Если я думаю, что происходит что-то опасное, надо разобраться, что именно.

Вдруг совершенно ясно почувствовал, что никуда ехать не придется. Приказ отменили. Примчится порученец, застучит в дверь. Стучи! – внушал я кому-то или чему-то. Наверное, мирозданию.

Топот, говор, стук. За дверью стояли двое. Так возникает вера в вещие сны. «Приказ отменили, можете быть свободны!» Порученец исчез, а второй заговорил тем захлебывающимся тоном, каким зовут доктора. Скорей! Человек болен, дома ждет. Что такое, кто? При смерти? Нет-нет-нет…

Расспросил, как найти, обещал, что приду после допроса, и выпроводил. На столе поблескивал нож. Двумя пальцами, с чувством, что прикасаюсь к холодной гадине, убрал его на место. С тем же отвращением положил на полку пояс с револьвером.

Почему я так уж был уверен, что знаменосец охотится за мной? Не все предчувствия-предположения сбываются. Да, протоколистом сегодня не позвал. Но казалось, что он начнет трясти лазутчиков, а их угнали за кордоны разведать, нет ли поблизости вражеского передвижения.

Спустился в зал, попросил Карло послать кого-нибудь сказать Старому Медведю, чтоб на допрос без меня не шли. Взял чашку кофе, плеснул коньяку. Предположение о фантастических свидетельствах оправдалось вплоть до рогов. Один человек кое-что заметил, но не решается идти с этим в штаб. В лесу есть зверь. Или не зверь, а такое существо. С рогами. Или не существо, а хуже. Говорит, что был трезвый!.. А какие рога? Ну, как у оленя. Почему же не олень?

Оказывается, Карло спросил то же самое, но свидетель, перепуганный по-настоящему, зашептал, что зверь шел на задних лапах. И у него когти. Огромные. Вот такенные. Карло, вы что, серьезно? Да нет, страшно людям, вот и все. Непонятно. Сначала запретили выезжать из города. Потом разрешили, но только с пропуском от штаба. Потом вроде бы совсем разрешили, а вроде бы и нет. Странно все это. На выездах заставы. Да, мы видели, но они не останавливают. А почему говорят, что Дон Дылда арестован? А к нему охранников приставили. Для защиты нашего лучшего стрелка во время опасности. Дона исключили из штаба, допрашивали. Будто бы Ларсу обидно стало за сестру, что он на ней не женится. Будто бы поссорились. Бред. А что на почте?..

Вбежала Марта с добытыми известиями. Арестованный все же есть. Репортер! Мы с Карло онемели. Его схватили прямо на заставе. А на помощь штабу прибыли начальники безопасности сразу из двух городов. Со своими отрядами. А на почте «черный кабинет». Да, во главе с Виртусом. Вся корреспонденция проверяется. И пропал Санди. Как, тоже пропал? Где, когда? Нет-нет, простите, не то. У него заболела бабушка, сегодня в больнице он был, сказал, что заболел сам, но дома его нет. Успокойся, геройствует с белой повязкой. Зачем тогда признавался, что болен? Но бежим, надо бежать! Пусть штаб скорей освободит арестованного!

– Больше не бегаем, – постановил я. – Они устроили мельтешенье, а ты поддаешься. И думаешь о них словом «штаб», а надо думать словами «они, эти».

– Так говорят о врагах.

– Вот и сделай мысленный разворот. Сейчас все земляки в таком же состоянии. Не могут подумать о начальниках – «они». Отвыкли. Вместо этого рассказывают, что в лесах водится рогатый оборотень. У всех мысли расшиблись.

– Так странно… Понимаешь, вспомнила – этого нового с усиками, ну, руководителя добровольцев – я уже встречала! Столкнулись как-то в столице, хотел задержать меня – как приезжую. Плеткой хлестнул, но промахнулся.

– Вот и не забывай об этом.

На допросе, как я и внушал ходу вещей, ничего страшного не случилось. Хотя индюк придумал кое-что новенькое. Теперь он робко сжимался и молчал. Страдальчески прикусывал палец, хватался за голову и глядел глазами мученика. Допрашивали двое приезжих. Впечатление они производили немалое. Братья-близнецы, сплошь в черном, не просто похожие, а совершенно неразличимые.

Вчерашние ополченцы косились затравленно. А еще в штабе заседал Андрес. Даже и костыля с ним не было. На спинке стула висела палка.

Теперь в роли истязателей выступали близнецы, а индюк рвался защищать. Я поджаривался на сковородке, потому что забыл предупредить сестренку об очевиднейшей вещи: что будут нагло передергивать и перетолковывать ее слова. Но она ни разу не пролепетала роковую фразу «я этого не говорила», а крепко держала оборону: сведениями не располагаю, вопроса не понимаю. Не сдавалась на просьбы – «вы же умненькая девочка!» – поделиться догадками. Нет и нет, свидетель не должен сочинять. Посочиняйте, мы даем вам такое право. Нет и нет, права дает и отнимает закон.

– А кто дал вам право во время оргии подстрекать любовника к ссоре с Ларсом?

– Не понимаю вопроса.

– Значит, настаиваете, что они сами сцепились?

– Не понимаю вопроса.

– Кто подучил вас не отвечать?

– Долг свидетеля – говорить правду. Я говорю правду.

– Вы лжете! Все это из-за вас! Имя любовника! Быстро! Речь идет о жизни человека!

– Даю объяснение: у меня нет любовника.

– Не лгать! Отвечать! Задержим до выяснения! Это ваша вина! Вот показания на вас!

Близнецы одинаковым движением ударили кулаками в какой-то исписанный лист, я громко потребовал очной ставки, а индюк бросился грудью на стол и прорыдал стонущим голосом:

– Давайте поверим! Это мои люди! … я вас прошу!.. я должен помочь… своим людям…

Старый Медведь и Юджина слушали в ледяном молчании, а сестренка закричала: «Мы не ваши люди, мы сами по себе люди!» Тем дело и кончилось, нас благополучнейше выставили вон.

Но потом Герти все же расплакалась. Я уверенно утешал. Отлично ты его обрезала: мы не ваши люди. Разлетелся изображать защитника… Дешевые приемы. Пустые угрозы. Вся игра видна насквозь.

Хотелось сказать, но, разумеется, не сказал: тебя потащили на допрос не для показаний, а ради Андреса. Это ему горело выяснить, кто твой любовник. Они, похоже, думают, что в «Крылатом псе» и впрямь настоящие оргии устраивают. Забавно! Натянутые нервы упали, меня разбирал победительный смех. Но в гостинице мы встретили тоску и тревогу. Оказывается, схватили еще и беднягу Ксана, душевного гармониста. Обещанная Мартой «группа граждан» собиралась в штаб. Выяснять, что происходит и требовать освобождения задержанных. Хотелось идти с ними, но меня ждал больной клиент. Поколебавшись, выбрал клиента.

Еще один бедняга. Вчерашний толстяк, который свалился с табуретки чуть ли не прямо в гроб. Он полусидел-полулежал, обложенный подушками, и я собрал все терпение вместе с юмором, чтобы смотреть на него. На жирной груди под закатанной рубахой висели три толстые, длинные, блестящие пиявки. И еще две, как черные кольчатые пальцы, высовывались из-за ушей. И еще целый выводок плавал в банке.