– Нет, тоже отстоял бы, – решил я, капельку подумав. – Вчера выпустил когти, а сегодня доказывает, что бывает хуже, а он наша надежда и опора, защитник и спаситель. А от лазутчиков есть что-нибудь?

Да, сообщили штабу, что передвижений противника не замечено. А телеграмму-то послали? Послали. Но не прямо капитану, а на другое имя с просьбой передать в удобный момент. И знаете, что написано? Что у соседей во время грозы пропал человек, а мы помогаем поиску.

Здесь у Карло явно образовался второй штаб, и уже наладил свою систему оповещения. Что ж, посмотрим…

На белоснежной льняной салфетке передо мной возник натюрморт. В темно-красной миске сочно-желтый сырный суп, посыпанный изумрудной мятой и красно-фиолетовым базиликом. В высоком прозрачном стакане золотистое вино. Красиво. И вкусно.

Подошел репортер. Я радостно приветствовал его, поздравляя с благополучным освобождением. Мы сдвинули стаканы – «ну, за дружбу!» Мне хотелось узнать, где и как его схватили. А ему, кажется, хотелось продекламировать свежее творение. Ладно, с этого и начнем. Я перевел разговор на стихи, гений торжественно встал и опять простер руку:

Как же, как же, посидел часок под замком, и сразу орлы-кандалы. Ирония подзуживала спросить: очень ли кандалы тяжелые и как они выглядят? Впрочем, это он побывал в тюрьме, а не я. Где, интересно, здесь тюрьма? Куда уводят арестованных?

Слушали его в полной тишине. Настоящий успех. Похоже, непризнанному гению он выпал впервые.

Завосклицали. Он вскинул руку. Затихли. Он начал сначала. Но посреди нового триумфа грянул голос: «А ну молчать! Стихи запрещены! Собираться запрещено! А ну разойдись! По месту прописки! По рабочим местам! Живо у меня! Кому свобода надоела? Это приказ!»

Головы повернулись. В дверях стоял тот самый «заместитель», о котором вспоминала Марта. И плетка у него была. И оскорблял он намеренно. Разлилась нехорошая тишина. Пронесся вздох. Народ набирал в грудь воздуха. Я осторожно встал, чтоб резким движением не подтолкнуть события, тихо-быстро подошел к нему, загораживая руку с плеткой и в тишине сказал: «Мы подчиняемся. Все спокойно». Теперь настал мой триумф. Меня услышали. Выдохнули.

– Приказы не обсуждаются! – крикнул он, разогнавшись. – Исполнять!

– Мы исполняем, – мирно повторил я. – Время обеденное. Люди проголодались. Пора поесть спокойно.

Карло, умница, протянул ему зеленую рюмку на подносе. Он впился глазами в меня, в Карло, опять в меня, кивнул и выпил. Надо было сказать: а теперь позвольте и мне вас угостить. Но уж очень было противно, да и земляки неизвестно что подумают. Неприметно толкнул Карло пяткой в пятку и начал:

– Горожане знают свои обязанности. Люди опытные. Исполнительность и долг на первом месте.

– Тем лучше для них, – буркнул он и явно хотел добавить что-то хамское, вроде «а иначе попляшут у меня». Но Карло уже принес вина, а я справился с собой и выговорил:

– Позвольте вас угостить. Выпейте со мной. Поговорим.

Он повертел рюмку, разулыбался:

– У меня разговор такой: я приказываю, вы исполняете, я спрашиваю, вы отвечаете. Все понятно?

– Позвольте объяснить.. Наш долг – строго соблюдать закон. Подчиняться приказам руководителей, наделенных законными полномочиями. Обещаю вам, что мы с земляками прямо сейчас еще раз обсудим наши обязанности…

Он смотрел насмешливо, прихлебывал вино, иногда отвечал – «ну-ну».

– Закон различает, а значит, и мы обязаны различать. Право отдавать приказы и обязанность отдавать приказы. Обязанность подчиняться и обязанность не подчиняться приказам.

– Что-что? – вслушался он. – Обязанность не подчиняться приказам?..

– Так говорит закон, и мы обязаны подчиняться закону.

– Вы обязаны подчиняться мне. Кто взбрыкнет, пожалеет.

– Позвольте ответить. Обязанность не починяться приказу возникает при особых обстоятельствах. Если распоряжение отдано с превышением полномочий, оно по сути приказом не является и не должно так называться. Начальник, превысивший полномочия, несет ответственность по закону.

«Да убирайся же ты отсюда! – мысленно внушал я. – Уходи, уходи, уходи!» Теперь он смотрел недовольно, но мелькало в зрачках и настороженное удивление. Он молодой, если вглядеться. Глаза молодые, маленькие, острые, но все черты как будто сглажены, лицо безбровое, отекшее, совсем желтое. Что ж он пьет, если печень больная? Как бы не брякнул: заткнись, надоел.

Нас очень внимательно слушали, хотя делали вид, что заняты своими тарелками и стаканами. Перебив нудную речь, я предложил коньяку. Он не отказался. Опрокинул стопку и пристукнул ею. Лихой жест вызвал впечатление оконченного дела. Невольно подчиняясь этому впечатлению, он оглянулся на дверь и наконец-то пошел прочь. А я семафорил землякам ладонью: тише, тише!

Теперь головы повернулись ко мне. Быстро и зло я все выложил навстречу тяжелым взглядам. Он задирал нарочно, неужели непонятно? Его так называемые приказы – вздор и бред. Это даже не превышение полномочий. Кто он такой? Штаб должен был объявить, какие у него права и обязанности, но ничего не объявил. Значит, юридически говоря, – никаких. С позиций же произвола – любые. Скажите, что вы с ним сделаете? Плеткой он наверняка ударит. За первое же слово поперек. Вы что, в драку кинетесь?

– Он, собака, оскорбляет, а нам терпеть? – возмутились несколько голосов.

– Пес-пустобрех, – вдруг навернулось мне на язык. Откуда я такие слова знаю? – Гавканье оскорбить не может. Собака лает – ветер носит. Знай собака свою конуру…

Настроение вдруг переломилось. «Не надо так о собаках. – Собака помощник и друг. – Собака тоже человек. – А то и лучше. – Вот этого с плеткой точно лучше» Плеснул смех. Но сразу посерьезнели. «Плоховато себя проявил знаменосец. – Без капитана не справился. – Сам признал, раз подмогу вызвал. – А толку с нее? – Сменить его надо. – Вернуть прежнего. – Или нашего Дылду на его место».

Я поскорей вмешался. Так говорить нельзя. Пока не отменили первую степень опасности – ни в коем случае. У знаменосца как заместителя капитана сейчас диктаторские полномочия по закону автономии.

– Что-что? Диктаторские?

– Хоть иначе называется, а на деле – да. Такими разговорами вы и себя под обух подставляете, и Дона Довера. Речь идет о жизни человека. И не только пропавшего товарища. Мы же обсуждаем наши гражданские обязанности, правда?

Настроение повернулось еще раз. «Три года назад… облава… не три, а четыре… тогда спасли всех … а теперь… группа граждан… дела тоже не стоят…»