на поддельном документе. А за пять лет до этого я была Вайолет Браун. И если об этом кто-то узнает, мою мать посадят в тюрьму. Она вывезла меня за пределы Великобритании без согласия отца и незаконно сменила документы.

Я опустился на лавочку рядом с Айви. Голова начала пухнуть от событий дня и потока новой информации.

С самого детства я создавал вымышленные миры, придумывал разные истории, а сейчас встречался с девушкой, чье прошлое напоминало остросюжетный фильм.

– Почему вы сбежали? Твой отец из мафии?

Айви хмыкнула:

– Почти. Политик. Его родители – аристократы до мозга костей, даже были гостями на званых ужинах у самой королевы Елизаветы. А их сын позволил себе такую глупость, как влюбиться в молодую официантку, студентку педагогического колледжа. Возможно, мои родители разбежались бы раньше, но мама рано забеременела мной. Ей пришлось бросить учебу и работу. Папа купил для нее квартиру в Лондоне и полностью обеспечивал нас, но мы были для него постыдным пятном на репутации. Поэтому он скрывал наше существование.

– Айви… – выдохнул я, не зная, что еще сказать. В ее глазах таилось столько тоски и боли, что мне хотелось сбежать вместе с ней от призраков ее прошлого далеко-далеко, – туда, где нас никто не найдет. Но теперь я сомневался, хотела ли она, чтобы ее спасителем стал именно я. Или все это время я был для нее лишь утешением и попыткой сбежать от реальности?

– Родители папы, конечно же, все узнали. Они и слышать не желали о том, чтобы их золотой сынок женился на какой-то оборванке. Не признавали родную кровь во мне, считая, что мама нагуляла меня от другого мужчины и пыталась тем самым вытрясти с отца побольше денег. Хотя редкий цвет глаз я унаследовала именно от него.

Я лихорадочно подбирал слова, но Кнопке, казалось, они были не нужны. Она продолжала изливать свою боль:

– Папа любил нас. Сильно. Помню, как мои родители были счастливы вместе, но с каждым годом его «командировки», как я тогда думала, становились все дольше, они с мамой ссорились все чаще, потому что родители настраивали папу против нее. Потом до мамы начали доходить слухи, что он изменяет ей. А в один прекрасный день она узнала, что отец официально объявил о помолвке с дочерью нефтяного магната. Прочла в газете. – Айви нервно хихикнула: – Представляешь, я, такая идиотка, даже ни разу не задалась вопросом, как папа мог жениться на ком-то, если уже был женат на моей маме. Но все оказалось гораздо прозаичнее: они с мамой были просто сожителями… Когда мама сказала отцу, что расстается с ним и уезжает к родителям в Ливерпуль, он потребовал, чтобы она оставила меня ему. Они разругались. В тот день папа впервые поднял на нее руку. Он думал, что я сплю в детской, но я пряталась за диваном и все слышала. Слышала, как он в порыве злости опрокинул стол, слышала звон пощечины, плач мамы. Слышала, как он обозвал ее шлюхой. Я не узнавала этого мужчину. Это был не мой добрый, заботливый, любящий папа, который называл меня утенком…

Айви замолчала на несколько секунд, чтобы перевести дыхание.

– Я плохо помню, что было после. Помню только, как мы наспех собирали вещи, мама постоянно висела на телефоне и оставляла меня одну, чтобы с кем-то увидеться. А потом мы полетели в Америку. Мама сказала, что отныне мое имя Вайолет Браун. Она запрещала мне общаться с другими детьми, опасаясь, что я разболтаю лишнего и нас найдут, запрещала сидеть в социальных сетях или гулять допоздна. Здесь живет ее кузина, но и с ней мама виделась редко. Встречи те проходили втайне, чтобы отец не вышел на нас через нее, но все оказалось напрасно. Через три года он все равно нашел нас. Мама потратила последние сбережения на новые документы, и так я стала Айви Харт. Контроль с ее стороны ожесточился, из-за чего мне было трудно найти друзей, поэтому моей отдушиной стали книги, фильмы и выпечка. Мама ослабила вожжи только после моего совершеннолетия, и я почувствовала немного свободы. Но старые привычки никуда не делись: к примеру, создавать фейковые профили, страх выкладывать свои фото. Я также никогда не заказываю такси из дома и боюсь отвечать на звонки с неизвестных номеров.

– Но ты же общаешься сейчас с отцом.

Айви кивнула и нахмурилась:

– Потому что я устала от вранья и тайн. Устала бояться. Папа обещал не сдавать мать властям, и я ему верю. Если бы хотел, давно бы сделал это. Я просто очень устала. – Она прислонилась виском к спинке лавки.

В свете уличного фонаря Айви – Вайнона – выглядела мертвенно-бледной. Я словно впервые видел ее. В повседневной жизни она постоянно шутила, смеялась, отличалась энергичностью и жизнерадостностью, но за этим фасадом пряталась очень ранимая, нерешительная, запуганная девочка, зависимая от мнения окружающих, а в особенности от матери. Не стоило никакого труда, чтобы довести ее до слез и заставить усомниться в себе. И я мог лишь догадываться, насколько она была одинока на самом деле и насколько боялась доверять людям.

– Айви, мне так жаль… Клянусь, я не повторю ошибок твоего…

Она покачала головой:

– Не надо. Не давай обещания, которые не сможешь сдержать. Мой отец тоже клялся маме любить ее вечно, а она из-за него потеряла все. Даже свою семью и родной дом.

– Но я не твой отец.

– Прошу, Рэйден, возвращайся в дом.

Я недоверчиво покачал головой:

– И это все? Ты бросаешь меня только потому, что боишься, что мы повторим ошибки твоих родителей?

Я приблизился к ней и, обхватив ее лицо ладонями, поцеловал. Жадно и отчаянно, вкладывая в поцелуй всю свою тоску и надежду. Айви не сопротивлялась, на секунду поддалась порыву и коснулась ледяными ладонями моей шеи.

– Умоляю, скажи, что я не выдумал все это, скажи, что любишь меня, Айви. Я не готов расставаться вот так просто… – шептал я между поцелуями, лихорадочно поглаживая ее лицо. Айви тихо плакала, но прижималась ко мне все сильнее. – Пожалуйста, не бросай меня. А если собираешься уйти, то скажи мне это прямо в глаза. Скажи, что ничего не чувствуешь ко мне, что не хочешь больше видеть. Скажи, если это так.

Айви покачала головой.

– Не могу, – всхлипнув, выдавила она.

– И не надо. Давай просто будем вместе. Мы справимся. Обещаю.

Она покачала головой:

– Мне нужно побыть одной. И все обдумать.

Осколки моего разбитого сердца сгорели дотла, обращаясь в пепел.

Я отстранился и неуверенно кивнул:

– Хорошо… – Мой