– Раньше я такого за тобой не замечала. Ты обычно закутываешься в безразмерные тряпки.

Я проигнорировала очередную обидную реплику мамы и направилась к выходу. Когда уже стояла в дверях, мама вдруг окликнула меня:

– Айви.

Я обернулась:

– Что?

На ее лице застыло странное выражение. Она смотрела на меня так, будто видела впервые в жизни.

– Ты знаешь, я… – Она замялась и почесала скулу. – Ты… Дороже тебя у меня никого нет, Айви, и именно по этой причине я часто совершала необдуманные поступки. – Ее взгляд бегал по всей комнате, а когда останавливался на мне, мне почему-то казалось, что мама вот-вот расплачется. – Надеюсь, однажды ты сможешь понять меня и простить за все мои ошибки.

Не совсем понимая, что на нее нашло, я неуверенно кивнула и вышла из дома, оставив маму одну.

Через полчаса я добралась до кофейни. Я долго пыталась восстановить дыхание и успокоиться, совладать с паникой, что нарастала с каждой секундой и сковывала конечности. Я заглянула в окна, пытаясь среди посетителей отыскать отца и заранее подготовиться ко встрече с ним, но не смогла его найти. Наверное, он сидел у противоположной стены.

– Вайнона? – раздался за спиной до боли знакомый голос. Голос, который в далеком прошлом пел мне колыбельные и рассказывал сказки. Голос, который утешал меня самыми добрыми словами, когда я сдирала коленки при падении с велосипеда. Голос, который прочно ассоциировался у меня со счастливым детством. Голос, который это детство отобрал.

Я медленно развернулась и увидела перед собой папу. В моем горле застрял болезненный всхлип.

За прошедшие восемь лет он почти не изменился, даже одет был так же, как всегда, когда гулял со мной в парке: в синие джинсы, в темную футболку, кожаную куртку, бейсболку и солнцезащитные очки. И только в светло-каштановых волосах, торчащих из-под кепки, виднелись седые пряди.

При виде меня папа на мгновение замер, а потом снял очки. В его больших синих глазах, так похожих на мои, светились грусть и тоска.

Он прерывисто вздохнул и слабо улыбнулся:

– Маленький милый утенок превратился в прекрасного лебедя.

Будучи еще подростком, я часто представляла, как вырасту, стану богатой и успешной и встречусь с отцом. Совершенно случайно. Где-нибудь на улице или в ресторане. Или, может быть, на светском приеме у влиятельных политиков или на вечеринке знаменитостей. Каждый раз проигрывала в голове, как я, красивая и в роскошном наряде, прохожу мимо и просто не замечаю его, а он потом всю оставшуюся жизнь жалеет о том, что бросил нас с мамой. В других фантазиях я мечтала отвесить ему звонкую пощечину со словами: «Это тебе за маму» – и гордо уйти прочь. И совсем изредка представляла, как выскажу ему все обиды.

И вот этот день настал. Я стояла в десяти шагах от отца.

Я могла молча развернуться и уйти или ударить его и сказать, что он разрушил нашу с мамой жизнь, но вместо этого я громко шмыгнула носом – прямо как в детстве, когда он учил меня ездить на велосипеде, а я постоянно падала с него и заливалась слезами. Сорвавшись с места, я бросилась к нему, подворачивая ноги из-за высоких каблуков.

Папа раскрыл для меня объятия, и я с силой влетела в них.

Впервые за долгое время я почувствовала это забытое ощущение.

Ощущение, что я была дома.

– Ты до сих пор любишь клубничное мороженое и клубничный коктейль? – спросил папа, когда мы заняли столик в кофейне.

– Да, а еще клубничный латте, – смущенно улыбнулась я.

– Прости, я немного ошибся и заказал тебе капучино. – Папа снял куртку и бейсболку, и я разглядывала его, желая запомнить каждую деталь.

– Я загуглила тебя, – слова невольно сорвались с моих губ. – У тебя уже двое сыновей.

Папа нахмурился.

Я нутром ощущала его неловкость, и от этого мне стало почему-то горько. Его предательство, годы разлуки встали между нами стеной, которая, казалось, была непреодолима, несмотря на то, как я скучала по нему.

Он натянуто улыбнулся:

– Да, старшему, Мэтью, уже три года, а Колину недавно исполнился год. Вы с Мэтью, кстати, очень похожи характером. Он такой же непоседа, какой была ты… – Он запнулся, заметив мой взгляд, полный обиды. – Вайнона…

– Зачем ты искал меня, если у тебя есть другая семья, другие дети?

– Потому что ты моя любимая дочь. Рождение мальчиков этого не изменит.

Я покачала головой и провела пальцем по витиеватому узору на светло-коричневой столешнице.

– Маму ты тоже называл любимой женщиной, но это не помешало тебе предать ее. Предать нас. – Подняв голову, я встретилась с напряженным взглядом холодных синих глаз.

– Вайнона, ты уверена, что хочешь узнать правду о нашей с Линдой ссоре? Эта правда перечеркнет все. Она может тебя очень сильно ранить.

Услышав настоящее имя мамы из папиных уст, я почувствовала, как по мне прокатилась волна боли и злости.

– Ты изменил моей маме, ударил ее, угрожал разлучить нас. Из-за тебя мы были вынуждены бежать в другую страну и скрываться всю жизнь. Только недавно я перестала бояться, что ты найдешь меня и заберешь у мамы. Неужели ты всерьез считаешь, что твоя правда ранит меня сильнее, чем все то, что я пережила за последние восемь лет?

Папа положил локти на стол и хрустнул костяшками пальцев. Часы на его запястье съехали немного вниз, и из-под кожаного ремешка выглянул тоненький браслет из черного бисера, который я сплела ему незадолго до их с мамой ссоры.

При виде его у меня защипало в носу. Он до сих пор носил его. Маме я подарила такой же браслет, только из золотистого бисера, но он у нее давно порвался.

– Боюсь, так и будет. – Папа отвернулся к окну, а на его лице отразилась тоска. – Правда в том, что я никогда не предавал твою маму. Это она… она изменила мне.

Мою грудь сотряс короткий смешок. Он повторился еще несколько раз, пока не перерос в истерический смех. Мои глаза налились слезами, но я продолжала хохотать, хотя мне хотелось рыдать от той бури эмоций, которую я сдерживала на протяжении последнего часа.

К нам подошла официантка с подносом, и я прикрыла ладонью рот, чтобы заглушить смех.

– Ваш заказ, – вежливо сказала она, расставляя на стол чашки с кофе и тарелки с чизкейком, который я обожала с детства.

После ее ухода я постаралась взять себя в руки.

– Ты серьезно, пап? Ты прилетел из Лондона, чтобы скормить мне эту чушь? Мама любила тебя. Она только год как отпустила прошлое и вступила в