Эта неловкость нарастала с того момента, как мы прошли мимо ярких клумб и оказались в сверкающем холле. В то, что Элоранарр устроит мне очередную проверку девицами, как-то не верилось, но я чешуёй чувствовала, что он пришёл сюда не танцами и знаменитыми иллюзиями наслаждаться, не ради уединения – его в других местах можно найти. И пусть его упрямое нежелание смотреть в мою сторону могло объясняться сменой облика, я чувствовала: причина в другом.

Я не могла заглянуть в его мысли, сейчас Элоранарр скрыл даже эмоции и больше молчал, а его лицо стало отстранённо-мрачным, но я готова была поклясться, что он хотел поговорить. О наших ли поцелуях или о недовольстве императором, но он нуждался в разговоре, не желал его и понимал, что лучше переломить это нежелание и поговорить.

Только переломить у него не получалось, и он пил бокал за бокалом. Я не мешала. Не из вредности или безразличия, а потому что ему самому нужно сделать шаг, ведь если я заставлю его разговориться раньше, чем он созреет, потом Элоранарр воспримет это принуждением, может заподозрить воздействие. Таких подозрений не хотелось. И совсем не хотелось, чтобы Элоранарр сломался или наделал глупостей только потому, что ему некому выговориться. Иногда это очень нужно – просто рассказать о своей боли.

* * *

Он прикоснулся ко мне. Я ощутила это сквозь дрёму: горячие пальцы, скользнувшие над скулой, погладившие кристалл серьги, запутавшийся в кружевах воротника. Затем он натянул на моё плечо одеяло. Едва уловимо прикоснулся к волосам, погладил…

Теперь Элоранарр сидел ближе ко мне. От этой близости мгновенно стало жарко, хотя я почти не ощущала его аромат за запахом вина и благовоний. Дыхание опять сбивалось, и я тратила все силы на изображение, будто до сих пор сплю.

Снова Элоранарр дотронулся до серьги, да что она ему покоя не даёт? И вдруг меня осенило: он мог знать, что серьга защищает от прямого воздействия магии. А именно такое воздействие из-за невозможности его контролировать в момент сильной страсти делало невозможной близость между драконами правящего рода и обычными драконами без благословения родового артефакта. Конечно, серьга не могла защитить от отравления магией полностью, но позволяла продержаться под давлением немного дольше…

«Что делать, если он меня поцелует?» – ответа на этот вопрос я не знала.

Напряжение разливалось в воздухе, сердце стучало всё чаще. И даже когда тишину нарушило журчание наливаемого вина, мне не полегчало. Отпивая из бокала, Элоранарр запустил дрогнувшие пальцы в мои волосы. Я задыхалась. Крепче зажмурила глаза, сжимаясь и забираясь под одеяло. Элоранарр убрал руку с моей головы. Бешеный стук сердца оглушал, моя кровь вскипала, и по телу пробежала судорога.

– Ты можешь меня выслушать? – тихо спросил Элоранарр.

Потребовалось непростительно много времени, чтобы совладать с голосом. И с телом, возвращая ему мужские пропорции. Приподнявшись, я не посмотрела на озарённое огнём непривычное, чужое лицо, специально уставилась на налитый для меня бокал с пылающим вином.

– Да, конечно. Я всегда готов вас выслушать.

Меня потряхивало, и, садясь, я потянула на плечи одеяло, укутываясь в него в нелепой надежде воздвигнуть между мной и Элоранарром ещё одну преграду. Но даже так у меня оставалось ощущение, что я сижу рядом с ним почти без одежды.

Элоранарр вздохнул. Возможно, он испытывал точно такую же неловкость.

– Иногда мне кажется, что всё, что я делаю, просто не имеет смысла, – Элоранарр запустил пальцы в волосы.

В ящике из двух десятков осталось только два кувшинчика огненного вина. Удивительно, что Элоранарр ещё может ворочать языком. Или мы оставались здесь достаточно долго, чтобы вино успевало выветриваться?

– Этот мальчишка Данарр. Он ведь тоже наследник рода. И он смог так легко от всего отказаться, – Элоранарр взмахнул рукой, и в кольце полыхнула грань изумруда. – Просто в один миг. Ему показалось, что от него требуют слишком многого, и он… отказался. А ведь нельзя сказать, что его сильно нагружали. В то же время я… почему-то я должен делать всё, кроме восседания на троне, и при этом за любую ошибку получаю выволочку хуже, чем нашкодивший дракончик. А эти постоянные обвинения в некомпетентности… словно у меня есть время серьёзно заниматься ИСБ.

Буря ощущений сводила с ума, я смотрела на пламя, слушая усталый, тихо рокочущий голос Элоранарра. Даже голос у него был сексуальным.

– Да, у вас нет времени на ИСБ, – блекло признала я, пытаясь собраться с мыслями, и кашлянула. В горле пересохло, но пить вино было страшно, оно сносило даже драконов, а мне сейчас нужен трезвый разум.

– И я даже оспорить это не могу. – Элоранарр обхватил ладонями кубок. – Каждый раз мне хочется резко возразить, но… он мой отец, и я… понимаю, что ему тоже тяжело. И немного боюсь: всё же он бронированный, и если выйдет из себя, припечатает так, что мало не покажется. Но ведь это нечестно: я стараюсь всё делать правильно.

– Надо не правильно, а эффективно, – прошептала я и, ощутив его взгляд на себе, сильнее укуталась в одеяло.

– Наверное, ты прав, – послушно согласился Элоранарр и, вздохнув, отпил вина. – Но когда я продумываю решение тех или иных проблем… представляю последствия для подданных, своих подчинённых и понимаю, что кому-то от этого решения будет очень плохо, не могу… не пытаться этого избежать. Мне становится их жалко, и я выбираю не самое эффективное решение, а то, от которого, на мой взгляд, пострадает меньше существ, а в итоге это постоянно выходит боком. Я слишком мягок для дракона. И меня задевает гибель других существ.

– Я заметил, – тоже обхватив свой кубок ладонями, я разглядывала весёлое алое пламя, насыщенное не только винными парами, но и магией, крепко ударявшей в голову. Если бы не боялась, что мои тщательно сдерживаемые инстинкты возьмут верх, тоже напилась бы… наверное. – Вы действительно слишком близко принимаете всё к сердцу.

– А ты не принимаешь?

Я пожала плечами. Меня с детства учили относиться к другим существам как к расходному материалу, мало кого я причисляла к числу тех, о ком забочусь, и ещё меньше тех, кому сочувствовала. Хотя порой находит минутная слабость, меня можно чем-то потрясти, я могу поставить себя на место другого существа, могу ощутить чужую боль и страдания, желать отомстить за причинённый кому-либо вред, но в глобальном смысле… пожалуй, мне безразличны смерти и страдания тех, кого я не причисляю к своим.

– Или тебя воспитывали таким же хладнокровным, как менталистов? – Элоранарр обжёг меня взглядом.

– Почему вы считаете, что менталисты хладнокровны? – Прикрыв глаза, я прижалась к кромке кубка и пригубила немного вина. Жар растёкся по горлу, желудку, хлынул по крови, но этот жар был не таким страшно неконтролируемым, как жар опаляющего меня желания придвинуться к Элоранарру и укусить его, поцеловать, касаться обнажённой кожи. Я отпила ещё немного вина, наслаждаясь щекотным ощущением гуляющего по нёбу пламени.