Войдя в купе, с грохотом задвинул дверь, плюхнулся рядом сдевушкой. Пальцы с сигаретой слегка подрагивали.

– Ты что, привидение увидел? – спросила Соняозабоченно.

– Хуже, – сказал он тихо. – Седьмое купе?

– Ага.

– Высокий, светловолосый, в черных джинсах и клетчатойрубашке? Точнее, это не клетки, а решеточки, синие, черные и такие словно быбордовые, а сама рубашка – светло-синяя?

– Он.

– Поздравляю, Бонни, – сказал Родион с кривойусмешкой. – Нужно сматываться. Это мент.

– Шутишь?

– Ничего подобного, – резко сказал он. – Днейдесять назад в городе грабанули обменный пункт – и этот самый красавецсовместно с мусорком в форме меня останавливали, чтобы довез до УВД. Везлипистолет на экспертизу – или как там это у них зовется. И ошибиться я не мог.Хорошо запомнил, очень уж нестандартная была ситуация. Это тот самый мент.

– Родик… – после долгого молчания сказала Соня. –Тысячу раз извини… Ты, часом, труса не спраздновал?

Он даже не обиделся, преисполненный серьезности минуты. Неглядя на нее, сказал почти шепотом:

– Сонька, я не испугался завалить крутого фирмача заполсотни тонн баксов… Это мент, тот самый. Даже одежду не сменил – видимо,небогатый у него гардероб.

Услышав про заказное убийство, Соня ничуточки не измениласьв лице. Просто-напросто нахмурила бровки, что-то сопоставляя, ухмыльнулась:

– Ага, вот насчет чего я тебе алиби обеспечивала… Мог бы ираньше сказать. Ничего, фирмачей столько, что отстрелять парочку можно безвсякого ущерба для цивилизации… Родик, тогда поставим вопрос иначе: тыошибиться не мог?

– Впервые в жизни вез сыскаря из угрозыска, – сказалРодион. – И потому запомнил накрепко. И второго тоже. Он самый.

– Та-ак… Похоже, накрылась наша черешня?

– Удивительно точно сформулировано, – ответил онмрачно.

…До самого Аннинска они просидели в купе, скупоперебрасываясь словами, нещадно дымя и прислушиваясь к каждому звуку вкоридоре. Едва поезд остановился, подхватили сумку и быстренько вышли, оставивчемодан в купе, – жалеть было особенно нечего. Погода немного испортилась,сеялся реденький дождик. Подняв воротники курток, вышли с вокзала, не привлекаяничьего внимания.

– Вроде бы не следят, – тихо сказала Соня, когда онисвернули налево, в узкую улочку, застроенную с одной стороны кирпичнымипятиэтажками, а с другой – добротными частными домами.

– Ага, – согласился он, пытаясь оглянутьсянезаметно. – Все чисто.

– Нет, но информация у меня была точная… Мне его обрисовалипредельно четко и заверили, что это «черный фельдъегерь»… Может, онподрабатывает? С их убогой зарплатишкой за что угодно схватишься…

– Может, – сказал Родион. – Все равно не стоило. Вкоридоре и в тамбуре я ничего подозрительного не заметил, но народ там стоял,может, это и была его подстраховка…

– Думаешь, на нас засаду ставили?

– Ну почему обязательно на нас? На абстрактных охотничков зачужими сумками, хоть и «левыми» денежками… Вполне может оказаться, специальноего внедрили в ваши… круги.

– Не раз бывало, – кивнула Соня серьезно. –Стукачей и подсадок там вертится немерено, люди горели, как сухая солома…

Она остановилась под мелким дождиком. Явственнопередернулась:

– Значит, у нас были все шансы напороться…

– Ага. На комитет по встрече. Пошли.

– Родик, а ведь это судьба знак подала, – сказала онатихо, крепко держа его под руку. – Знак с небес, чтобы завязывали, пока непоздно… В Бога я не особенно верю, но что до примет, судьбы и знамений…Завязываем, а?

– Завязываем. Хватит, все деньги все равно не сгребешь… Итак выполнили программу. Там даже не сто тысяч, побольше…

– Подожди, Родик, – спросила она заботливым тономхозяйственной супруги. – А твои полсотни тысяч?

– Мне их еще получить предстоит.

– Ты что, работал без аванса? Родион чуть смущенно пожалплечами:

– Дал промашку по неопытности. Ничего, завтра как развстречаюсь с клиентом. Если он меня не подставил до сих пор, заплатит все докопеечки, ручаюсь…

…Наедине с собой Родион мог признаться без ущерба длярепутации Робин Гуда, что до сих пор испытывает легкую оторопь. Подступившуюполтора часа назад, когда развернул газету с репортажем об убийстве Вершина.

До самого последнего времени он полагал, что завалил неболее чем кабана. Оказалось – мамонта. С Ириной он ни разу не заговаривал оразмахе и масштабах бизнеса ее непутевого муженька и считал, что имеет дело срядовой, в общем-то, фигурой – обладание офисом и «Мерседесом» сегодня еще ни очем не говорит и не служит автоматически признаком определенного статуса, впиратские времена становления капитализма самый неожиданный народ в одночасьеобрастает дорогими игрушками, сплошь и рядом теряя их столь же молниеносно. Онрешил, что за «хозяйством Вершина» скрывается еще один торговый дом, которых вШантарске немерено, очередная фирмочка, рядовая строка из длинного списка…

И узнал из газет, что это миллионер – долларовый. Судя поскупым обмолвкам репортеров (полагавших, очевидно, что все и так должны знатьподноготную героев капиталистического труда), одним миллионом дело неограничивалось. Строительные фирмы, доля в нескольких заводах и акционерныхобществах, что-то еще – одним словом, крохотная империя из тех, чьих владельцевпринято почтительно именовать «капитанами бизнеса».

Если уж совсем откровенно, знай он все это раньше, мог иподдаться колебаниям – с неясным исходом. Чересчур уж крупна была глыба. Родиони подумать не мог, вспомнив самую обычную квартиру в обычном доме, отсутствиеохраны…

А впрочем, сокрушаться поздно. Все хорошо, что хорошокончается. Милицейские чины, как и в случае с Киреевым, хором пели исполненныеказенного оптимизма арии, заверяя приложить все силы, но бравшие у них интервьюрепортеры сопровождали эти мажорные песни не в пример более пессимистическимикомментариями, приводя в качестве печального примера несколько недавнихнашумевших убийств, по которым так и не получено ничего, хотя бы отдаленнонапоминавшего результат…

Он сидел в той самой комнате, где впервые зашел разговор отом, что неплохо было бы помочь Вершину переселиться на тот свет. Ириназадерживалась. Теперь Родион смотрел на все происшедшее, начиная ее лучшепонимать: она спасала от начавшего сдавать муженька не просто процветающеепредприятие, а империю. Это поневоле придавало случившемуся некий отсветвеличия, что ли. Есть разница меж женушкой слесаря, стукнувшей мужа по головеутюгом за последнюю пропитую тысячу, и королевой, смертью державного супруга спасающейцелое государство. Соответственно, и сам Родион из заурядного убивцапревращался в историческую фигуру наподобие Босвела[9] илиАлексея Орлова. Эта мысль только что пришла ему в голову и крайне понравилась,что греха таить…