– Нет, – вынужден был он сказать.

– Я в тебя вселяла какие-то надежды? Обещала нечто вовсе ужневероятное? Наконец, позволь тебе напомнить, ты первый об этом заговорил, иникак нельзя сказать, будто тебя сбила с пути истинного инфернальная дива… Ведьправда?

– Я тебя и не обвиняю ни в чем. – Он никак не могпрогнать зудящее раздражение, чувствовал себя словно бы обворованным. –Просто думал, что сегодня…

– Потерпи, – сказала она серьезно, глаза вновь сталичистыми, как ясное весеннее небо. – Все оказалось чуточку труднее, но этоне смертельно. Через пару недель обязательно найду способ снять нужную сумму,не привлекая внимания.

– Через пару недель я уеду из города. Навсегда.

– Значит, постараюсь управиться раньше. Иди сюда. – Онапохлопала по обширной кровати узкой ладонью, казавшейся какой-то иной безвсегдашнего брильянтового сверкания. – Как я ни храбрюсь, мне, междупрочим, холодно и одиноко. Тебе не понять – ты мужик. Какой бы спившейсяскотиной дражайший ни был, все же прожили вместе немало лет, а «вдова» – слововсегда печальное, без поправки на обстоятельства…

Родион присел рядом, утонув в ненавязчиво-нежном облаке еегорьковатых духов. Осторожно обнял обнаженные плечи. Она и в самом делеказалась угнетенной нешуточными переживаниями, и сердце у него помаленькуотмякло. Ее колдовское обаяние было сильнее, чем представлялось.

– Я бы тебе предложила одну глупость, – сказала онатихо. – Но ведь не согласишься?

– Принцем-консортом? – усмехнулся он. – Нет уж…

Ирина отрешенно положила его ладонь себе на грудь, скрытуюлишь тончайшим бархатом, полузакрыла глаза:

– Я наклонюсь над краем бездны, и вдруг пойму, сломясь втоске… – Ее голос звучал невероятно устало. Не освобождаясь из объятий Родиона,она стала медленно откидываться назад, и он поневоле опускался вместе сней. – Там было еще что-то, не помню, вот досада. Люби меня светло… Что-тото ли гасло, то ли взошло… – и открыла глаза, отсвечивающие легкимбезумием. – Вот и люби меня – такую…

Поддаваясь страсти, он так и не понял, был ли в ее словахдвойной смысл.

Автобусная остановка, где он чинно сидел на лавочке, быланевероятно современной: элегантно-изящная коробочка из прозрачного прочногопластика, покрытого цветными рекламами шантарских банков и фирм. Такиепавильончики вошли в моду недавно – настолько, что шпана еще не завела привычкиих вандальски раскурочивать.

Правда, данный павильончик от юных вандалов был защищеннадежно – грозной аурой правоохранительных органов. Чуть левее, по ту сторонунеширокой улочки, располагался райотдел милиции, и соседство это напротивозаконные подвиги вдохновить не могло.

За спиной у него безмятежно посверкивал многочисленнымиокнами институт искусств, уродливое здание времен позднего сталинизма, до сихпор украшенное бронзовым барельефом оседлавшей земной шар советской работницы,смахивающей то ли на распатланную вакханку, то ли на опрометью вылетевшую изгроба вампирицу Создание это эстетические чувства оскорбляло несказанно – но,как краем уха слышал Родион, не снимали его из уважения к создателю,заслуженному мэтру Бугурщукурову, каковой здравствовал до сих пор, громогласноотрекся и от пережитков сталинизма в сознании, и от партийного билета, а ныневаял скульптурную группу «Классик Мустафьев, передающий президенту народныечаяния» (те, кто видел эскизы, говорили, что зрелище еще похлеще советскойработницы).

Впрочем, вечерняя жизнь возле института кипела самаясовременная, симпатичных студенточек в темпе подхватывали разноцветныеиномарки, а «синие чулки», чужие на этом празднике жизни, гуртовались наавтобусной остановке.

В точности напротив, зажатое меж зелеными железнымиворотами, ведущими во двор райотдела, и кирпичной пятиэтажкой времен критикивсеобщей кукурузизации, помещалось здание, которое Родион и собиралсянавестить: поделенный меж офисами нескольких фирм симпатичный небоскребчик,облицованная гранитом сталинская семиэтажка, где вот уже второй час Ликавкушала греховные радости.

Спешить не было нужды – вдобавок он только что купил свежийномер «Завтрашней газеты», и на первой же странице обнаружил известия онезадачливом криминальных дел мастере Олеге Кирееве. Терпения не хватило, и он,усевшись на скамейку, пробежал страницу глазами, потом перечитал уже не спеша,со смаком. Как и следовало ожидать, летальный исход пострадавшему не угрожал,от заряда дроби, выпущенного в задницу, умирают редко. Зато шум поднялся донебес – коллеги вынужденного лежать на пузе репортера изощряли умы, пытаясьвыдумать версию позавлекательнее, но особенной фантазией похвастать не могли,как один ухватившись за гипотезу, по которой бесстрашный журналист чересчурглубоко вник в загадочные криминальные сложности «теневой стороны» градаШантарска, за что и был обстрелян недремлющей мафией. Расхождения имелись лишьв фигурах возможных кандидатов на роль заказчика – перечислялись совершеннонезнакомые Родиону клички, ссылки то на махинации вокруг платинового прииска наречке Беде, то на историю с вагоном японских компьютеров, самостоятельноукатившимся куда-то с товарного двора. Ни один из борзописцев даже на шажок неприблизился к истинной подоплеке. Родион, сколько ни ломал голову, так и непонял, печалиться ему или радоваться, что нежданно-негаданно оказался творцомочередного «идеального преступления». Его, правда, торжественно обещалиизловить и начальник областного УВД Трофимов, и начальник городского УВДгенерал Дронов, а также некие подполковник Воловиков и майор Шевчук изуголовного розыска, прокурор города, чин из ФСБ, чин из департаментаобщественной безопасности и еще парочка грозных дяденек. Все вышеперечисленныепри большом стечении журналистов заверяли, что следствие успешно продвигаетсявперед, в распоряжении сыскарей уже имеются многочисленные наработки иопределенные подвижки, равно как и следы, а посему поганый киллер будетобезврежен в самом скором времени. Прочитав все это с чувством глубокогоудовлетворения, носившим некоторые черты оргазма, Родион вспомнил Марка Твена,гениально подметившего касаемо напавшего на след сыщика: след, увы, не повесишьза убийство…

Бережно спрятав газету во внутренний карман, он поднялся,дождавшись, когда проедет автобус, перешел неширокую улицу, на ходу вытаскиваяжетончик. Телефон-автомат, прикрепленный к кирпичной стене, красовался метрах вдвадцати от крыльца райотдела, что и сберегало изобретение товарища Белла отбесславной кончины.

Косясь на пожилого вахтера, восседавшего в ярко освещенномаквариуме фойе, набрал номер. Номер того телефона, что стоял у вахтера подбоком. Трубку тот поднял почти сразу же и браво отчеканил (не иначе, отставноймайор или нечто аналогичное):

– Каландаришвили, пятнадцать, проходная! Пикантное былоощущение – разговаривать с цербером, не подозревавшим, что собеседник видитего, как на ладони…