Сабине трудно было не кивнуть. Она силилась сосредоточиться на его словах и в то же время осторожно ковыряла вилкой содержимое тарелки, побаиваясь это попробовать.

— Ты даже не подозреваешь, сколь многое во мне изменила. Ведь столько лет каждый мой день был похож на предыдущий. Одни и те же действия, повторяемые в одном и том же ритме, и никаких неожиданностей.

— Я думала, именно этого ты и хочешь.

— Я тоже так думал. Очень долго. Собственно говоря, на протяжении всей своей взрослой жизни, — насупился он. — Но я столько слышал от тебя о том, как радикально ты порвала с прошлым, как открылась неизведанному, и во мне начало что-то проклевываться. Видишь ли… — Ему явно тяжело было говорить о себе, и Сабина вся превратилась в слух, заодно используя возможность забыть на время о сомнительном блюде. — Я никогда ничего не чувствовал. То есть… сфера эмоций для меня существовала лишь теоретически. Я мог понять механизмы, управляющие ею, но… примерно по такому же принципу, как мы усваиваем инструкцию по эксплуатации, скажем, стиральной машины. У меня же самого эта функция была отключена. Сабина… — Зыгмунтович наклонился в ее сторону. На его лбу показались капельки пота, от усилий он тяжело дышал. Коснувшись ее ладони, лежавшей на столе, он накрыл ее своей. — Я тебя люблю.

Сабина вытаращила глаза. Только такую реакцию она сейчас могла выдать.

Зыгмунтович встал с места и подошел к ней. Склонился, чтобы поцеловать ее. Его жирные волосы уже почти касались ее лица.

— Что?! Что ты вытворяешь?! — вновь обретя способность управлять собой, Сабина вскочила со стула как ошпаренная.

— Ты и я — мы созданы один для другого! Мы знаем друг друга как свои пять пальцев, никто не понимает меня так, как ты! Ты же сама написала, чтобы я открылся и что никогда не бывает поздно!

Мариуша обуяла решительность, которую трудно было заподозрить в нем ранее. Он принялся хватать Сабину руками и прижимать к себе.

— Боже!

Она сбежала от него в гостиную, соображая, что теперь единственный путь к бегству лежит через террасу прямиком к морю. Но тут послышался звонок в дверь.

Зыгмунтович замер на месте, и это дало Сабине возможность оценить ситуацию еще раз. Неожиданный поклонник опять превратился в запуганного зверька. А к Сабине, хотя она все еще не могла успокоиться, по крайней мере возвращалась способность рационально мыслить.

— Иду, иду! — крикнула она в сторону двери: кто бы за ней ни стоял, сейчас он — ее спаситель.

В то же время она предусмотрительно не сводила глаз с Мариуша, но угроза, судя по всему, миновала. «Может, это мне приснилось? Что это с ним, б**, было?!» Она решила, что может рискнуть пройти мимо незадачливого насильника, чтобы открыть дверь. Однако на этом неожиданности сегодняшнего дня вовсе не закончились: на пороге стояла… ее дочь.

— Мне надо с тобой поговорить, ты меня впустишь? — спросила Ружа, пренебрегая ритуалом приветствия.

— Похоже, все вдруг забыли о существовании такого простого устройства, как телефон! — вырвалось у Сабины, которой изрядно надоели эти сюрпризы.

Кто еще захочет ее навестить без предупреждения? Может, хватит?

— Что-то случилось?

В голову Сабины внезапно пришел другой вопрос, и ее охватило сильное беспокойство. Должно быть, стряслось что-то скверное, раз Ружа так внезапно появляется здесь, и это после всего, что между ними недавно произошло…

— Можно войти?

Дочь говорила уже не тем пресыщенным, наглым тоном, который так раздражал Сабину во время их последней встречи, в ее голосе появились какие-то новые интонации… Или это Сабине лишь казалось?

Она посторонилась, впуская Ружу.

— Так ты скажешь, что случилось? С тобой все в порядке? Тебе нужна помощь?

Ружа прошла в гостиную. Сабина отметила, что Зыгмунтович исчез, воспользовавшись именно тем путем эвакуации, который она минутой ранее планировала для себя: через веранду, о чем свидетельствовала распахнутая дверь. Что ж, пусть так — хотя бы временно она может насчет него не тревожиться.

Девушка села на диван. Пальто, в котором она была, выглядело как элемент реквизита костюмированного фильма о вампирах.

— Я… была на тебя ужасно зла, но вообще-то я переборщила.

Сабина смотрела на нее, не понимая, к чему она клонит.

— Ты, конечно, тоже вела себя со мной как bitch[108], но я не такая сучка, как ты думаешь.

— О чем это ты?

— Я парила тебе мозги. На самом деле я не спала с этим Борисом. Ну и… приехала, чтобы сказать тебе это. Чтоб ты знала.

— Что ты говоришь?! Я же видела… — Сабина зажала себе рот рукой. В ее голове уже шумел ураган.

— Я пыталась, но он не захотел. Сказал, чтоб я уматывала, потому что у него есть женщина и это для него важно, а другие девчонки его не интересуют.

Сабина поискала глазами какой-нибудь предмет мебели, на который можно было бы сесть. Это оказался журнальный столик. Она не чувствовала в себе сил, чтобы устоять на ногах.

— Но, Бога ради, почему ты…

Ружа опустила голову. Да, Сабине не показалось: в ее поведении появилась новая черточка — что-то наподобие раскаяния.

— Я хотела, чтобы хоть что-нибудь тебя наконец проняло. Чтобы ты хоть на миг перестала быть таким киборгом. Чтобы забыла о бабле, которое якобы так тяжело зарабатывала и которое вынуждена была тратить на меня, на отца… и чтобы хоть раз почувствовала что-нибудь по-настоящему.

«Блин, неужели она и впрямь видит меня такой? Да я самая ужасная мать в мире!»

— Но потом мне стало стыдно. Ты ему, похоже, действительно дорога.

Сабина взглянула на дочь — и у нее закружилась голова. Она была на грани: казалось, еще немного — и она напрочь потеряет способность воспринимать и усваивать информацию. Значит, Борис не изменил ей? Напротив, прошел испытание и доказал, что она значима для него? Но как насчет всего остального? Он ведь сотрудничает с таблоидом? Может, это тоже элемент игры, способ завоевать ее доверие? Сабина закрыла лицо руками. Для нее это уже чересчур!

— В общем… прости, — тихо сказала Ружа с дивана. — На меня что-то нашло, я не могла сдержаться. Но, если честно, я не хотела быть такой ужасной гадиной.

Мать снова подняла на нее глаза. Что-то в Сабине дрогнуло. В голове блеснула неожиданная мысль: а может, вовсе не в Борисе тут дело? Между ней и ее дочерью здесь и сейчас происходит нечто такое, на что она даже не надеялась. Объяснения Ружи не отменяли той боли, которую она причинила матери, и не оправдывали ее поступка. Но сейчас, когда она приехала и рассказала, что ее побудило так себя вести, Сабина с изумлением отметила, что ее жгучая обида на дочь тает. Теперь ей было скорее жаль ее и себя: обе были так растеряны в этом неумении понять друг друга, что позволили случиться чему-то ужасному — настолько ужасному, что оно могло разлучить их на всю жизнь. Так, может, им вовсе не обязательно ненавидеть друг друга? Может, судьба дает им шанс вновь друг друга обрести?