свидетелей. Для проверки обвинения заведующий сыскной частью Мильрот командировал на подворье подставное лицо — агента В. Никитина, который под вымышленной фамилией, выдавая себя за свидетеля, пришел к о. Илиодору. Тот якобы записал его адрес и велел ему показывать, что Бочаров был пьян, ругался матерными словами и приказал казакам бить народ нагайками и давить его лошадьми. Мильрот составил об этом протокол. О. Илиодор отрицал показания агента, ссылаясь на двух лиц, присутствовавших при разговоре. Впрочем, наставления свидетелей действительно могли иметь место: через два года, во время другого духовного следствия, все вызванные иеромонахом лица дали дословно совпадающие показания.

Кроме подговора свидетелей, гр. Татищев указывал на другой недостаток произведенного следствия — опрос комиссией только одной стороны.

В свою очередь, духовные власти и о. Илиодор обвиняли полицию в запугивании свидетелей, что будто бы повлияло на результат духовного следствия.

Духовное следствие, включая командировку о. Кречетовича, продолжалось с 11 по 20.VIII. Был допрошен под присягой 41 свидетель, в том числе 11 лиц из 66-ти указанных о. Илиодором. Половина (20) допрошенных показали, что казаки давили людей лошадьми и били нагайками.

Сочтя эти показания, данные под присягой, достоверными, комиссия составила доклад под красноречивым названием: «Следственное дело об избиении царицынской полицией православных людей на Свято-Духовском архиерейском подворье в городе Царицыне».

Комиссия также расследовала роль Вассы Родионовны, установив полную невиновность о. Илиодора.

Воздержавшись от резолюции, преосв. Гермоген передал окончательное решение своему викарию — по собственному признанию, «с целью устранить себя от неприятного для него дела».

Новая комиссия под председательством преосв. Палладия, рассмотрев производство прежней, поставила о. Илиодору в вину немногое — предложение народу идти в редакции и к полицмейстеру, а также неоказание содействия полиции: «владея толпой, он не дал ей совета разойтись и тем не предупредил печального события». Отчасти оправдывая действия иеромонаха его возбужденным состоянием, комиссия рекомендовала всего одну меру — архипастырское разъяснение о необходимости соблюдения крайней осторожности в проповедях.

Тем временем прокурорский надзор возбудил против о. Илиодора и его сторонников уголовное преследование по ст. ст. 285 и 286 Уложения о наказаниях (оскорбление словами и действием чинов полиции при исполнении ими служебных обязанностей). Судебный следователь Дроздов допросил 20 свидетелей из числа давших показания духовной следственной комиссии. Факт оскорбления Бочарова и избиения Эрастова был несомненен, поэтому священнику и его пастве грозила уголовная ответственность. Об исходе дела будет сказано в главе, посвященной судебным процессам о. Илиодора.

В августе началось еще одно расследование — по жалобе Платонова, отправленной саратовскому губернатору 11.VIII. В ней говорилось, что Бочаровым «были пущены в ход копыта и плети». Ввиду отсутствия советников губернского правления дознание было поручено губернскому тюремному инспектору Сартори. За 26–28.VIII он опросил множество свидетелей с обеих сторон, в том числе 10 допрошенных духовной комиссией и 12 других. Подозрительно, что при виде Сартори лица, подписавшиеся под телеграфной жалобой, дружно отговорились незнанием дела. Только один из жалобщиков — наборщик Сердобинцев — отважился дать показание против полицмейстера, о тех самых «нагайках со свинцовыми наконечниками». Относительно же факта избиения показания были, как уже говорилось, противоречивы.

Судя по показаниям стражников, подговор свидетелей имел место не только на подворье. Как уже говорилось, казаки в один голос заявили, что толпа сама себя передавила. Кроме того, Евдокимов уверял, будто о. Илиодор ходил среди разбегающихся богомольцев и приговаривал: «Не расходись, братцы, потопчем врага, стой, настойчиво требуй свое», словно иеромонах был бесплотным духом, неуязвимым для нагаек и копыт.

Изучив собранные данные, Сартори пришел к выводу (рапорт 8.IX), что, вопреки изложенной в телеграмме версии, толпа не подвергалась избиению. Однако о тактике Бочарова доложил откровенно: «В заключение позволяю себе высказать, что хотя действия царицынского полицмейстера с формальной стороны являются правильными, хотя последствия рассеивания толпы совершенно ничтожны, но этого инцидента могло бы и не быть, если бы царицынский полицмейстер проявил более такта и спокойствия. Видя перед собой толпу наэлектризованную…» (текст обрывается).

С этим любопытным рапортом произошло нечто странное. Из его рукописного оригинала исчезла последняя страница, в которой, судя по приведенному выше контексту, выражалось порицание Бочарову. В печатной версии весь абзац от слов «В заключение позволяю себе» отсутствует, заменяясь следующим выводом: «Из изложенного, по моему мнению, видно: 1) что жалоба на незаконные действия полицмейстера Бочарова не подтвердилась; 2) что действия Бочарова с формальной стороны являются правильными; 3) что последствия рассеивания толпы оказались совершенно ничтожными, в виде нескольких человек, получивших ушибы от толпы же; 4) что единственно, может быть, в чем можно упрекнуть Бочарова — это некоторая некорректность и недостаточное спокойствие, проявленные им при переговорах с возбужденной иеромонахом Илиодором толпой, которая при том же считала свое собрание как бы молитвенным, а не незаконным сборищем».

Таким образом, окончательный вариант рапорта оказался благоприятным для Бочарова. На основании выводов Сартори губернское правление одобрило действия полицмейстера, за исключением ругательств в адрес толпы, повлекших за собой замечание в административном порядке.

Задача губернского тюремного инспектора заключалась не в расследовании действий о. Илиодора, а в проверке жалобы. Тем не менее, в письме министру гр. Татищев не постеснялся сослаться на этот рапорт в доказательство вины священника: «Дознание мне в настоящее время представлено, вполне подтверждает правильность действий полиции и совершенную неосновательность жалобы. Подтвердилось при этом, что иеромонах Илиодор подстрекал толпу к насилиям, а когда толпа разбежалась — нанес оскорбления полицмейстеру Бочарову и другим чинам полиции, ругая их разбойниками, грабителями и собаками». Совершенно непонятно, когда же «подтвердилось» подстрекательство. И совершенно понятно, почему после таких поступков Бочарова эмоциональный о. Илиодор не сдерживал своих чувств.

События 10.VIII расследовались и в ходе осенней командировки в Саратовскую губернию сенаторов А. А. Макарова и А. П. Роговича, изучавших вообще недоразумения между гр. Татищевым и преосв. Гермогеном. Скрупулезно сравнив данные всех трех расследований инцидента — духовного и обоих светских, — Рогович пришел к выводу, что «находить в котором-либо из них признаки тенденциозности нет оснований».

Сенаторы признали необходимым возбудить против Бочарова уголовное преследование за то, что он «к толпе богомольцев отнесся как к мятежному скопищу и без достаточных оснований применил силу». С другой стороны, Рогович предлагал отозвать из Царицына о. Илиодора «как обнаружившего недостаточность выдержки и спокойствия, необходимых для занятия самостоятельной должности».

Несомненно, в тот памятный вечер оба главных действующих лица проявили себя не с лучшей стороны — и легкомысленный о. Илиодор, и самодур Бочаров. Но главная ответственность лежала на Бочарове, мобилизовавшем казаков из-за пустякового повода. Пусть поначалу полицмейстеру доложили, что на подворье бунт. Но на месте он не мог не убедиться, что все спокойно. Достаточно было просто выслушать людей и сказать им ни к чему не обязывающие слова «я приму меры», чтобы толпа