Инга ничего не ответила. Она беззвучно плакала и растираласлезы по щекам.

Черный джип давно выехал за город. Спутники Цитруса молчали,иногда лениво перекидывались короткими пустыми репликами.

Он уже успел сказать им, что нельзя его сразу убивать, онзнает кое-что важное, и если они замочат его сгоряча, потом пожалеют об этом.Ничего, кроме «завянь, падаль!», он не услышал в ответ.

За темными окнами проплыла какая-то голая редкая рощица,несколько смутных покосившихся избенок, потом качнулись яркие огни придорожногокабака. Джип трясло на скользком ухабистом шоссе. Связанные за спиной рукиныли, босым ногам было холодно. Ужас сменился безразличием, вялой тоской.

«Хоть бы ГАИ остановила или шина прокололась. А может,поторговаться с ними? О чем? Что я могу предложить? Денег? Смешно… Информацию?Ну вот, я предлагаю. А им не надо. Они тупые исполнители и сделают то, что имприказано».

Джип свернул с шоссе на проселочную дорогу. Вокруг был мрак,даже от снега не делалось светлей. На миг Цитрусу показалось, что он уже где-тов глубокой преисподней и рядом с ним тупые широкоплечие черти с бритымизатылками. Пролетарии загробного мира. Они тихо деловито матерятся, шипятслюной сквозь зубы, от них воняет не серой, а вполне приличным мужскимодеколоном.

За голыми деревьями забрезжил свет. Через минуту джип уперсяв высокие железные ворота. Горели яркие фонари. Ворота автоматически разъехались.

Ни слова не говоря, Цитруса вытолкнули на снег. Он тут жеупал. У него страшно кружилась голова, ноги не держали. По расчищенной дорожкеего повели к трехэтажному каменному дому, за шиворот впихнули в ярко освещеннуюгостиную.

Раскинувшись в бархатном кресле, за низким журнальным столомсидел Азамат в трикотажном спортивном костюме.

– Азамат, ты ничего не понял. Петька Мальков тебе наплел променя, но ты не понял. Я сейчас все объясню, – быстро, хрипло затараторил Цитруспрямо с порога.

– А чего босой-то? – послышался голос из угла гостиной.

Цитрус взглянул и увидел, что на угловом диване сидит ПетькаМальков. Рядом на маленьком круглом подносе коньячная рюмка, плоская, широкая,как блюдечко, ломтики лимона на тарелке и хрустальная пепельница. Почему-то отэтого натюрморта Гарика затошнило так, что он испугался: сейчас вырвет прямо наперсидский светлый ковер.

– Давай, Зоя Космодемьянская, выкладывай подробности, а томы тебя действительно не поняли, – Мальков взял в ладонь плоскую рюмку,пригубил коньяк и облизнулся по-кошачьи.

Азамат молчал, сосредоточенно ковырял во рту зубочисткой, иказалось, этот процесс занимал его значительно больше, чем присутствие босогописателя с бледным, разбитым в кровь лицом.

– Дайте выпить мне, – прохрипел Цитрус, – выпить и покурить.

Азамат едва заметно кивнул громилам, которые стояли вдверях. Один из них не спеша подошел к столу, плеснул коньяку в рюмку, поднеско рту Цитруса. Гарик жадно хлебнул, коньяк обжег разбитый рот.

– Развяжите руки ему, – пробасил Азамат, – пусть покурит.

От первой затяжки Гарика повело. Он почувствовал, что упадетсейчас, шагнул к пустому креслу и рухнул в него, как в яму.

– Я думаю, тебя тоже подставили, Азамат, – произнес он всетак же хрипло, но уже немного спокойней, – я расскажу все по порядку. Но толькоесть детали, которых не помню.

– Ничего, мои ребята помогут тебе вспомнить, – утешилАзамат, – давай начинай. Слушаем тебя.

– Три дня назад мне позвонила девка, представиласькорреспонденткой журнала «Плейбой», сказала, что хочет взять интервью. Япродиктовал ей адрес, она приехала. Мы поговорили, она записывала на диктофон.Что было потом, точно не помню. Вроде мы выпили. И пришел Карл Майнхофф.

– Что, прямо домой к тебе пришел? – Азамат шевельнулбровями.

– Как и когда он появился, я не помню. Но он был в моейквартире. Корреспондентка сказала, что через час подъедет фотограф, но это былКарл.

– Раньше он бывал у тебя в гостях?

– Нет. Никогда. Потом, когда я проспался, никого не было. Яхреново себя чувствовал, будто меня наркотиками накачали. Позвонил в журнал«Плейбой», чтобы узнать телефон корреспондентки и выяснить у нее, – что жепроизошло, откуда она знает Карла и почему пришла ко мне вместе с ним. Но вредакции мне сказали, у них такой корреспондентки нет. Ее звали ВероникаСуркова. Я уверен, это не настоящее имя.

– Ладно. И что вы делали втроем?

– Не помню. Туман в голове.

– Надо вспомнить, Гарик.

Цитрус заметил, как Азамат кивнул громилам, и все внутрисжалось.

– Я вспомню… я сейчас… я сам, – пробормотал он. Громила ужевыдернул его из кресла.

– Не надо, я сам, – и тут же поперхнулся от легкого,несильного удара под ребра, – мы пили, кажется, водку и говорили…

– О чем?

– Я сейчас… не бейте больше…

Громила вопросительно взглянул на Азамата. Тот чутьнахмурился, показал глазами, мол, хватит пока с него, потом посмотрел наЦитруса и ласково сказал:

– Встань, Гарик, не валяйся на полу. Гарик тяжело поднялся сковра и опять рухнул в кресло, дрожащей рукой взял свою сигарету, которая всееще дымилась в пепельнице, судорожно затянулся.

– Мы очень много пили, Азамат. Я боюсь перепутать. Толькоодно помню ясно, – он зажмурился и медленно, по слогам, произнес:

– Алиса.

– Какая Алиса?

– У Майнхоффа была в Москве баба много лет назад. Ее звалиАлиса. Он мне как-то сказал о ней, еще давно, в Ирландии. Ты ведь знаешь, вначале восьмидесятых он учился здесь, в аспирантуре МГИМО. У него была любовь скакой-то Алисой. Вот про нее мы и говорили.

– Ты ее знаешь?

– Нет. Никогда не видел.

– Как фамилия?

– Карл не назвал фамилию. Он только говорил, еще тогда, вИрландии, что это единственная женщина, на которой он хотел жениться.

Мимолетный разговор трехлетней давности, пустой треп залипкой стойкой бара в Дублине вспыхнул в памяти неожиданно ясно, как светдалекого спасительного маяка.

Азамат хочет узнать, кто такая Алиса. Его интересует любаяинформация о Карле Майнхоффе. Это шанс. Это спасение. Все остальное – черныймертвый туман, в котором нельзя уцепиться ни за одну реальную деталь. Говоритьнадо только правду, если поймают на лжи, опять начнут бить. Сочинять ничегонельзя, ведь неизвестно, насколько осведомлен Азамат.