– Ну куда он задевался, этот гад? – проворчал ребенок, и тутдверь открылась.

– Все нормально, госпожа Воротынцева, – полицейский протянулАлисе ее паспорт и билеты, – вы можете лететь. Мы приносим вам свои извинения.Счастливого пути.

– То есть как? – опешила Алиса. – Вы что, уже связались сБренером?! Так быстро?

– Нет. Мы не связывались с Бренером. Только что поступилосообщение, что определитель скорости в машине дорожной полиции был неисправен.Вас задержали по ошибке. Еще раз приносим вам свои извинения.

Не задавая больше вопросов, совершенно ошалевшие, Алиса иМаксим рванули прочь, промчались через зал отлета к стойке регистрации; укоторой уже не было никакой очереди, прошли пограничный контроль и отдышалисьтолько в салоне лайнера, на своих законных местах.

* * *

Яхта стояла. В круглых иллюминаторах сверкало утреннеесолнце. Карла в каюте не было. Сквозь громкие крики чаек приглушенно звучалиголоса и смех, то ли с палубы, то ли из кают-компании. Натан Ефимович сел накровати и прислушался.

– Ну и вот, он говорит: мужик, а мужик, почем продаешьсобаку? А тот ему отвечает: десять кусков, блин, «зелеными». А этот спрашивает:чего ж так круто, блин? А тот отвечает: это не собака, это крокодил, блин. Трикуска негру в Африке заплатил, блин, чтоб мне его поймали, два куска затранспортировку, и пять – пластическая операция, блин.

– Эдик, откуда у вас взялась эта мода – повторять «блин»через слово? спросил Карл. – Раньше просто матерились, а теперь еще и блиныпекут. Кстати, у старых уголовников «печь блины» обозначало «делать фальшивыеденьги».

– Ну это, в натуре, блин, вместо мата используется, – сталважно объяснять Эдик, – вроде как ругнулся, но по-приличному.

– Карл, вы, я вижу, специалист по уголовному сленгу, –произнес незнакомый мужской голос, высокий, глуховатый, без всякого акцента, –откуда такие познания?

– От любопытства. У меня вообще в голове много всякогомусора, – хохотнул Карл. – Ну, Эдик, давай еще.

– Значит, стоит «мере» «шестисотый» на светофоре, а рядом«Запорожец», блин, серенький, облезлый. Ну и это, из «Запорожца» дедвыглядывает и говорит: мужик, а мужик, у тебя бумаги нет для факса? У меня,блин, кончилась… монотонно забубнил охранник.

Бренер оделся, умылся, поднялся на палубу. Утро было ясным,безветренным, очень холодным. Яхта одиноко стояла на якоре у какого-тосовершенно пустого, дикого каменистого пляжа. Ярко-голубое небо, редкиепушистые облака. Холод продирал до костей. Натан Ефимович застегнул куртку,поднял воротник, огляделся.

В нескольких метрах от кромки воды стоял белый сверкающийвертолет. Рядом на камнях сидели и задумчиво курили два молодых амбала вкоротких дубленках. Над вертолетом кружили крикливые жирные чайки.

За пляжем начинались пологие розовато-бежевые холмы,утыканные вдоль извилистого шоссе столбами электропередачи.

«Вот сейчас, если тихонько спрыгнуть на берег, прошмыгнутьза вертолетом и бегом по шоссе, до ближайшего поселка, потом на рейсовыйавтобус, а дальше, в плацкартном вагоне, прямо в Москву. – Бренер мечтательнозажмурился, сладко, с хрустом, потянулся и тут же рассмеялся про себя. –Господи, какой рейсовый автобус? Какой плацкартный вагон? Что за бред в головулезет? Мы ведь на Кипре. Просто пейзаж напоминает Крым. Кажется, будто там, захолмами, Феодосия или Судак. Правда, ужасно похоже на пляж у поселка Солнечный.Мы с Манечкой и с Сережей отдыхали под Феодосией в семидесятом году. Снималикомнатку у бабки в поселке, ходили на такой же дикий пляж. Когда штормило,гуляли по холмам, которые когда-то были горами. Древние горы, плавные,округлые, облизанные за тысячелетия ветрами…»

Из кают-компании его заметили и окликнули:

– Доброе утро, профессор.

Стол был накрыт к завтраку. Карл курил, раскинувшись внизком кресле, Инга, все такая же мрачная, пила кофе из большой толстобокойкружки и на Бренера не взглянула. Охранник Эдик стоял навытяжку. За столомсидел щуплый, неказистый, лет пятидесяти человечек в белых брюках и толстомбелом свитере. Несколько длинных черных прядей, протянутых от виска к виску,прикрывали бледную лысину. Маленькие, глубоко посаженные черные глазки смотрелитревожно и почему-то немного жалобно.

– Здравствуйте, Натан Ефимович. Заходите, присаживайтесь.Меня зовут Геннадий Ильич, – он привстал с кресла и протянул профессору руку.

Бренер машинально ответил на рукопожатие. У Геннадия Ильичабыла вялая влажная кисть, вкрадчивый, глуховатый голос.

– Здравствуйте. Очень приятно познакомиться. Вы, вероятно, иесть заказчик?

– Он самый, – улыбнулся Геннадий Ильич. «Вот тебе ипостсоветский миллиардер, хозяин яхты, вертолета и прочего добра. Ничегоособенного. Довольно неприятный тип. Похож на пройдоху-снабженца или надиректора большого гастронома», – подумал Бренер, усаживаясь в кресло.

– Чай? Кофе? – любезно предложил Эдик.

– Блин, – тихо сказал профессор.

– Не-е, блинов-то нету, – Эдик тревожно захлопал глазами.

Карл весело рассмеялся.

– Я вижу, вы в полном порядке, Натан Ефимович, – заметилхозяин яхты.

– Знаете, все время хочу удрать, – произнес Бренерзадумчиво, – прямо так и подмывает смыться потихоньку. Эдик, налейте мне,пожалуйста, кофе, обратился он к охраннику, – и расскажите еще какой-нибудьанекдот про «новых русских».

– Насчет сбежать – это смешно, но уже не так, как «блин», –заметил хозяин яхты, – давайте сначала позавтракаем, а потом поговорим о делах.

– Если можно, давайте сразу о делах, – Бренер отхлебнулкофе, – мне просто не терпится узнать, кто вы и зачем я вам понадобился.

Карл загасил сигарету, поднялся и, не сказав ни слова, вышелна палубу. Инга продолжала сидеть, ни на кого не глядя и прихлебывая кофе.

– Ну что ж, давайте сразу, – кивнул Геннадий Ильич, – дела унас с вами такие. Отсюда вы направитесь в Швейцарию. В Берне состоитсянесколько пресс-конференций, на которых вы подробно расскажете о своей работе.

– Подождите, как в Швейцарию? А Россия? Мне сказали, меняповезут в Россию…

– Нет. Свое заявление вы сделаете в Берне. Вам и семьевашего сына будет гарантирована полная безопасность в том случае, если высовершенно добровольно покаетесь перед мировой общественностью, расскажете оварварском, бесчеловечном оружии массового уничтожения, которое угрожаетгибелью всей нашей планете. Вы скажете, что вас замучила совесть и вы решилипрекратить этот биологический кошмар.