Данте, — я остановил его, когда он был на полпути к тротуару.

Он оглянулся на меня.

— Как ты узнал, что я буду здесь в это время?

— Я не знал. Но я знаю, что это твое любимое кафе, и ты всегда приходишь сюда в обеденное время, — его прощальные слова долетели до меня с ветерком. — Приятно было познакомиться, Вивиан.

Данте

Один гудок. Второй. Третий.

Я вышагивал по комнате, мой желудок скрутило от нервов, пока я ждал, что она ответит.

Было десять тридцать, что означало, что она готовится ко сну. Обычно ей хватало часа, чтобы успокоиться: душ или ванна, в зависимости от степени стресса; запутанная процедура ухода за кожей из десяти шагов и чтение, если она не слишком устала.

Я рассчитал время своего звонка так, чтобы застать ее после того, как она выйдет из душа.

Четвертый гудок. Пятый.

При условии, конечно, что она ответит на мой звонок.

Мои нервы натянулись сильнее.

Вивиан дала мне свой номер днем, что означало, что она хотела, чтобы я позвонил, верно? Если бы она этого не сделала, она бы просто ушла. Черт, какая-то часть меня ожидала этого.

Я проторчал в этом чертовом кафе почти два часа, надеясь, что увижу ее. Она ходила туда каждый день, но ее время менялось в зависимости от загруженности.

Это был не лучший в мире план, но он сработал, даже если для этого пришлось пропустить встречу в обед.

Шестой гудок. Седьм…

— Алло? — ее голос струился по линии. Чистый и сладкий, как первый глоток воздуха после всплытия из холодного озера.

Дыхание вырвалось из моих легких.

— Привет. Это Данте.

— Данте... — пробормотала она, словно пытаясь вспомнить, кто я такой.

По крайней мере, она подыгрывала мне. Прогресс.

— Мы встретились в кафе сегодня днем, — напомнил я ей с легким смешком.

— Ах, да. Ты должен был подождать три дня, — сказала Вивиан. — Звонок женщине в тот же день, когда ты получил ее номер, может быть расценен как отчаяние.

Я остановился перед окном и уставился на темный простор Центрального парка внизу. Картинка слилась с отражением комнаты позади меня — полупустые флаконы духов на комоде, идеально заправленная постель, на которой все еще витал ее запах, кресло, в котором она любила свернуться калачиком и читать по вечерам.

Она еще не забрала остальные вещи, и я не знал, было ли это благословением или проклятием.

Благословение, потому что это давало мне надежду, что она вернется.

Проклятие, потому что куда бы я ни повернулся, там была она. Красивое, призрачное присутствие, которое я чувствовал, но не мог потрогать.

Знакомая боль засела у меня в груди.

— Не могу, mia cara, — сказал я низким голосом. Мое отражение смотрело на меня, напряженное от усталости и ненависти к себе. Я не спал нормально уже неделю, и мой внешний вид страдал от этого. — Я в отчаянии.

Последовала тишина, такая глубокая и глубокая, что она поглотила все, кроме болезненных ударов моего сердца.

Признать слабость, а тем более отчаяние, было неслыханно для Руссо. Черт, я даже не признавался, когда простужался. Но отрицание своих чувств привело меня в мой нынешний ад, и я не собирался повторять одну и ту же ошибку дважды.

Не тогда, когда дело касалось Вивиан.

Моя рука задушила телефон, пока я ждал ее ответа. Его не последовало.

Она молчала так долго, что я дважды проверил, повесила ли она трубку. Она не повесила.

— Я никогда... — я прочистил горло, желая быть более красноречивым в выражении своих эмоций. Это был один из немногих навыков, которые мой дед не вдалбливал мне с самого детства. — Мне никогда раньше не приходилось... добиваться кого-то, так что, возможно, я делаю это неправильно. Но я хотел услышать твой голос, — без красивых слов, все, что у меня было, это правда.

Еще больше молчания.

Боль выплеснулась из моей груди в голос.

— Без тебя квартира уже не та, mia cara.

Несмотря на суету персонала и доставки, запах стряпни Греты, искусство и мебель стоимостью в миллионы долларов, в ее отсутствие квартира превратилась в оболочку самой себя.

Небо без звезд, дом без сердца.

— Не надо, — прошептала Вивиан.

Воздух изменился, наша прежняя игривость исчезла под тяжестью наших эмоций.

— Это правда, — сказал я. — Твоя одежда здесь. Твои воспоминания здесь. Но тебя здесь нет, и я... — я втянул дрожащий воздух и провел рукой по волосам. — Черт, Вивиан, я не думал, что способен так сильно скучать по кому-то. Но это так, и я скучаю.

У меня были все деньги в мире, но я не мог купить единственное, чего я хотел.

Ее, снова рядом со мной.

Это было то, чего я хотел с тех пор, как вернулся домой и увидел, что она собирает вещи. Черт, я хотел этого с тех пор, как мы вернулись из Парижа, и я отстранился от нее, как идиот, но моя голова была настолько забита мыслями о Фрэнсисе и мести, что я не видел ничего, кроме собственного дерьма.

Понадобился мой брат, из всех людей, чтобы заставить меня прозреть.

Я любил Вивиан. Я влюблялся в нее по капельке с тех пор, как она ввалилась на мою выставку и уставилась на меня с вызовом в глазах.

— Скажи что-нибудь, милая, — мягко сказал я, когда она снова замолчала.

— Ты говоришь, что сейчас скучаешь по мне, но это чувство пройдет. Ты Данте Руссо. Ты можешь получить кого угодно, — ее голос дрогнул. — Я тебе не нужна.

Крошечная трещинка на слове «я» ударила меня как удар в живот.

Ты никогда не хотел жениться, и я тебе никогда не была нужна.

Одна из шести ее причин, и я взял на себя изрядную долю вины за это. Но я был не единственным. Ее родители приложили руку к тому, чтобы она чувствовала себя бесполезной, кроме того, что она может сделать для них, и я никогда не прощу им этого.

Это было лицемерно, но мне было все равно.

— Мне никто не нужен, — яростно сказала я. — Я хочу тебя. Твое остроумие и ум, твоя доброта и обаяние. Твои глаза морщатся, когда ты смеешься, и твоя улыбка заставляет мир чуть-чуть наклониться. Я