На столе звякнуло. Вероника сказала доброжелательно:

– Илья Юрьевич освободился. Можете зайти.

Конон оглядел меня с головы до ног, буркнул:

– Все худеешь?.. Тебе-то зачем? Это мне б сбросить лиш­нийдесяток кэгэ… Или хотя бы пять… Как идут дела?

– Две трети игры сделано, – отрапортовал я.

– Ты садись, садись. В самом деле? Дивно, я поновостным сайтам вижу, что почти все опаздывают почти вдвое. Лады, соследующего месяца добавляем жалованье… Над чем пашете сейчас? Ролик сделали?

– Вступительный? Нет пока…

Он подумал, сказал недовольно:

– Я опять, как тот бедуин из Сахары… но лучше вообще неделай эти дурацкие ролики! Неужели есть идиоты, что смотрят?.. Я всегдапропускаю. Как только начинается эта замедленная тягомотина, я тут же стучу попробелу. Мне байма нужна, а не тупейшие мультики!

Он морщился, мучился от мысли, что вот он, тупой и грубыйфинансист, навязывает свою волю тонким и одухотворенным творцам, а я молчал ипосматривал с симпатией. Хвалить хозяина вроде бы нельзя: либо сочтетподхалимом, либо что-то заподозрит, а то и вовсе сядет на голову, но, есличестно, мне почти никогда не удается досмотреть вступление до конца.В самом деле, по ящику всегда в изобилии мультиков – ярких,красочных, динамичных, сделанных профессиональными мультипликаторами умело и совкусом. А здесь программисты, какого бы класса они ни были какпрограммисты, лезут со свиным рылом в калашный ряд…

– Нам всем нужна байма, – ответил ядипломатично. – Мы примем вашу рекомендацию, Илья Юрьевич.

Его серое лицо чуть просветлело, я не стал упираться, хотя,конечно, пусть думает, что мы действуем под его нажимом. Тогда в другом чем-тоне станет настаивать.

– Это ж не каприз, – сказал он, защищаясь. –Ролики… это ж пятое колесо, зонтик рыбе!

Я кивнул.

– Вступительные ролики делают либо программисты, что мечтаютбросить работу по созданию байм и перейти на телестудии, либо те, которыеделают автомобили похожими на кареты. Мы же, люди Интернета, делаем байму длядвадцать первого века.

Он пристально всмотрелся в мое лицо, в самом ли деле ясогласен или же просто подчиняюсь денежному мешку, сказал почти просительно:

– И еще…Плюньте на все эти уровни сложности! Ну, там«очень легкий», «просто легкий», «средний» и так далее, вплоть до «супермена».

Я смотрел на него со все большим уважением.

– Почему? – спросил на всякий случай.

– А фигня все это, – заявил он. – Всякийнормал проходит на самом легком. Кроме совсем уж отвязных придурков. Мазохистоввсяких. А нормальному человеку интересно как раз пройти, посмотретьуровни, а не стучаться лбом по стенам в первом же лэвеле…

– Согласен, – ответил я, – как скажете, ИльяЮрьевич.

Взгляд его стал совсем подозрительным, сказал внезапно:

– Что-то слишком легко соглашаешься!

– Вы говорите дело, Илья Юрьевич, – ответил япочтительно, но так, чтобы он думал, что я просто покоряюсь силе. – Да, выправы…

Он опустил кулак на столешницу, острые глаза не отрывалисьот моего лица.

– А сам ты, – сказал он вдруг, – роликипланировал? Только честно!

Я пробормотал:

– Ну, Илья Юрьевич, это нечестно с вашей стороны.

– Нет, ты скажи!

– Ну, не планировал…

– А уровни сложности?

– Да на фиг они…

Он коротко и зло расхохотался:

– Ох и мерзавец же!.. Как скажете, Илья Юрьевич, будетсделано, Илья Юрьевич!.. Деспоту они, видите ли, покоряются.

Но его лицо смягчилось, расплывалось в довольной улыбке, чтоугадал правильно, что у него есть вкус и чувство меры, которым обделены дажебольшинство профессионалов, разработчиков игр.

А при чем здесь профессионализм, ответил я ему молча.Профессионализм нужен в составлении условных значков, из которых байма, а не воценке самой баймы. Любой зритель может оценивать телефильм, ничего не зная оработе оператора и тем более об устройстве телевизора. Делать уровнисложности – все равно что в книге замарывать часть букв. А в фильмеотдельные куски монтировать «вверх ногами» или «лежа на боку»!

– Спасибо, – поблагодарил я искренне и началподниматься. – Так я пойду?

– Иди, – разрешил он. – Успехов!

– К… черту, – сказал я опасливо.

В голове стучали остренькие молоточки, а мыслискользнули уже в сторону от баймы. Честность и порядочность – являются лиценностями в наше время? Не стали ли подонки, трусы и обманщики в наше времягероями и объектами для подражания? Уже открыто, а не втихушку, как всего лишьдесяток-другой лет назад?

Когда один обманывает другого… подумаешь, пустячок, но ведьобманутый перестает после этого доверять и другим людям?.. Потому и множатсяадвокаты. Но мир усложняется, возможностей для обмана все больше, кастаадвокатов разрастается намного быстрее всех остальных, скоро весь мир долженбыть населен одними адвокатами… Абсурд?

Я уже взялся за ручку двери, по ту сторону –Вероника, юная, чистая, светлая, а за моей спиной этот лесной кабан, передкоторым не устоит даже медведь, а я вот такой… раздвоенный, одной ногой вдвадцатом веке, а другой…

Я повернулся к Конону. Он уже забыл о моемсуществовании, что-то черкает в блокноте, хотя перед ним стоит раскрытыйноутбук, голову наклонил, я вижу только седую щетину, у матерого кабана именнотакая, лицо в тени, но чувствую, как он сжат, словно граната перед взрывом.

Когда язва, то, говорят, в желудке печет огнем. Язва от нервов,как и все остальные болезни от нервов, один триппер от удовольствия, но у меняразвивается что-то жуткое, похуже язвы. В животе тяжело и холодно, словнопроглотил гренландский айсберг. Этот жуткий холод из желудка идет по жилам повсему телу, сжимает сердце страхом, а кровь остывает до того, что в жаркий деньначинаю стучать зубами.

– Илья Юрьевич, – сказал я отчаянно, – я дурак,конечно… Не мое это дело – ваши парижские тайны. Но мы с вами –баймеры, а остальные… остальные нет. Я вам поставлю секретный блок,который будете знать только вы. Один. Хорошо?

Он вскинул голову, смотрел в мое лицо так, словно измерялтолщину моих костей. Его собственное выражение лица не изменилось. То литолстокож, то ли старая партийная выучка. Такой и перед нацеленными в грудьстволами расстрельного взвода не дрогнет ни одним лицевым мускулом.

– Вообще-то я привык доверять людям, – ответил онмедленно. – Команду я подобрал надежную… Не первый год вместе. Это ты дляменя… и для всех – новенький.

Он его слов пахнуло таким холодом, я ощутил тяжесть вжелудке, словно проглотил еще один айсберг.