Сверху одноглазый валет, в нижней половине хохочущийбесенок, а еще пониже – надпись готическим шрифтом: БЕШЕНЫЙ КОЗЫРЬ.

Дверцы машины распахнулись, и оттуда показались старыезнакомые -«Туз» Меррил и «Волосан» Бракович.

– Так ты говоришь, дешевка? – ухмыльнулся Меррил. –Говоришь, моя матушка это обожает?

– Ну, малыш, считай, что ты покойник, – присовокупил«Волосан».

Уронив сумку с учебниками, я со всех ног бросился назад, кперекрестку, однако почти тут же получил сильнейший удар в затылок и запахалкосом по асфальту. В глазах у меня вспыхнули не искры, а настоящий фейерверк.Когда они подняли меня за шиворот, я уже ревел вовсю, но не от боли в разбитыхв кровь локтях и коленях, даже не от страха, что они действительно сделают изменя отбивную. Крис был абсолютно прав: самые горькие слезы – это слезыотчаяния, бессильной ярости.

Я, словно обезумев, стал вырываться, и это мне почти ужеудалось, когда «Волосан» двинул мне колоном в пах. Боль была такая, чтосознание у меня помутилось и, перестав что-либо соображать, я заорал, нет,скорее завизжал, как поросенок под ножом мясника.

«Туз» с каким-то сладострастием, широко размахнувшись дваждысаданул меня по физиономии. Первый удар отключил мой левый глаз (открылся онлишь спустя четыре дня), вторым он мне сломал нос. Звук при этом был такой, какбудто кто-то разгрыз грецкий орех. Тут-то и появилась старуха Чалмерс с сумкамив изуродованных артритом руках и с неизменной гаванской сигарой в уголке рта(старуха была довольно колоритной личностью). На секунду остолбенев отпредставшей перед ней картины, она заверещала:

– Эй, что вы с ним сделали, подонки? Полиция! Поли-и-иция!!!

– Не дай тебе Бог, гаденыш, встретиться со мной еще раз, –прошипел «Туз» с своей ухмылочкой и нехотя Отпустил меня.

Согнувшись пополам, я корчился на асфальте, не сомневаясь втом, что вот-вот отдам концы. Слезы катились из глаз, но все же я разглядел,как «Волосан» занес ногу в армейском ботинке, чтобы ударить напоследок.Мгновенно во мне снова вспыхнула ярость. Забыв про боль, я ухватил его обеимируками за ногу и впился зубами в джинсы с такой силой, что челюсти хрустнули.Вопль его заглушил мой собственный, он запрыгал на одной ноге, и в ту жесекунду каблук «Туза» опустился на мою левую ладонь, ломая пальцы. Опятьраздался хруст разгрызаемого ореха… «Туз» – руки в карманах – неторопливодвинулся к «форду», за ним запрыгал «Волосан», поминутно оборачиваясь ивыплевывая грязные ругательства в мой адрес. Обессиленный, весь в слезах, якое-как присел на тротуаре. Тетушка Чалмерс доковыляла до меня и, наклонившись,поинтересовалась, нужен ли мне врач.

Стараясь сдержать поток слез, я ответил, что не нужен. Тогдаона запричитала:

– Звери, надо же, какие звери! Я видела, как он тебе врезалнапоследок… Бедный мой мальчик, у тебя рука распухла, и все лицо в крови…

Она привела меня к себе домой, дала мокрое полотенце –вытереть кровь с коса, который к тому времени стал напоминать громадныхразмеров сливу, угостила здоровенной чашкой пахнувшего лекарством кофе,который, надо сказать, меня здорово успокоил, и при этом не переставалапричитать и настаивать на вызове врача, от чего я наотрез отказался. Наконецона сдалась, и я отправился домой. Двигался я крайне медленно: в паху всераспухло, и каждый шаг давался с огромным трудом.

При одном взгляде на меня у отца с матерью волосы всталидыбом. По правде говоря, меня страшно удивило, что они вообще что-либозаметили… Тут же начались расспросы: кто это сделал? Смогу ли я опознатьнегодяев? (Последний вопрос задал, разумеется, отец, не пропускавший ни однойсерии «Обнаженного города» и «Неприкасаемых»). Я заявил, что знать их не знаю иопознать вряд ли смогу, добавив, что я смертельно устал и хотел бы прилечь.Думаю, что у меня был шок, а тут еще подействовал кофе тетушки Чалмерс,очевидно, более чем наполовину разбавленный крепчайшим бренди. В общем, ясказал, что они, скорее всего, иногородние, может, из Льюистона или Обурна.

Родители все же отвезли меня к доктору Кларксону (он,кстати, до сих пор жив, хотя уже тогда бью настолько стар, что почти не вставалс кресла-качалки). Доктор выправил мне кости носа и пальцев, дал матери рецептна болеутоляющее, затем под каким-то предлогом выпроводил их из смотровойкомнаты, после чего, нагнув голову, словно боксер на ринге, принялся менядопрашивать:

– Гордон, кто это сделал?

– Не знаю, доктор Клар…

– Врешь.

– Ей-Богу, сэр, не вру. Я действительно не знаю.

Лицо его медленно наливалось кровью.

– С какой стати ты выгораживаешь этих кретинов? Воображаешь,что они тебе за это скажут спасибо? Как бы не так – они лишь посмеются иназовут тебя полным идиотом, а выбрав подходящий момент, добавят еще.

– Честное слово, я их не знаю.

Ответ мой страшно разозлил его, но что он мог поделать?Только покачать седой как лунь головой и, что-то бормоча по поводу малолетнихпреступников, отправить меня к родителям.

Мне было абсолютно все равно, что скажут «Туз» и «Волосан» иназовут ли они меня идиотом, я думал в тот момент только о Крисе. «ГлазноеЯблоко» сломал ему руку в двух местах и так ему изукрасил физиономию, что онанапоминала солнце на закате. В предплечье ему пришлось вставить стальнойстержень, чтобы кость срослась. Криса отыскала миссис Макджинн, изо рта и изушей у него лилась кровь. Когда она привела его к врачу и Крис слегка очухался,то заявил, что в темноте свалился с лестницы, ведущей в погреб. – Да, оченьпохоже, – сказал на это врач, качая головой точно так же, как доктор Кларксонкачал в моем случае, и тут же позвонил констеблю Баннерману.

Пока он это делал, Крис осторожно спустился с лестницы,придерживая сломанную руку на перевязи, и позвонил из автомата на улице миссисМакджинн (первый раз в жизни он звонил в «коллект» и, как позднее мнерассказывал, до смерти боялся, что соседка откажется ответить на звонок,платить за который предстояло ей, однако она ответила).

– Крис, с тобой все в порядке? – спросила она.

– Да, благодарю вас.

– Извини, что я не смогла добыть с тобою, Крис, но у меняпироги…

– Ничего, миссис Макджинн, все нормально. У меня к вампросьба. Видите «бьюик» у нас во дворе?

«Бьюик» десятилетней давности принадлежал матери Криса.Когда у него перегревался мотор, а случалось это сплошь и рядом, от него на всюокругу воняло горелым машинным маслом.

– Вижу, – осторожно ответила миссис Макджинн. Все это ей дочрезвычайности не нравилось – с Чамберсами, как известно, никакого дела лучшене иметь.

– Вы не могли бы попросить маму – а раз «бьюик» во дворе,значит, она дома – спуститься в погреб и вынуть лампочку на лестнице?