– А мне плевать, – уперся Тедди точно так же, как несколькоминут назад сам Крис. Вдруг в глазах его блеснула безумная надежда: – Да имного ли нам дадут, двенадцатилетним? Подумаешь, пару-тройку месяцев…

– Тедди, – принялся мягко убеждать его Крис, – с судимостьюне берут в армию.

Я был абсолютно уверен, что это не так, но возражать,разумеется, не стал: Крис попал точно в цель. С минуту Тедди недоверчивосмотрел на него. Губы у него задрожали, и он, наконец, выдавил:

– Это точно?

– Спроси у Горди.

Он взглянул на меня с надеждой.

– Точно, – соврал я, – это совершенно точно, Тедди. Всехдобровольцев первым делом проверяют, не состоят ли они на учете в полиции.

– А, черт!

– Нужно как можно скорее попасть к мосту, – сказал Крис. –Потом мы обойдем Касл-Рок и вернемся домой с другой стороны, а если нас станутспрашивать, где мы пропадали, скажем, что заблудились на холмах за кирпичнымзаводом.

– А Майло Прессман? – напомнил я. – И эта паскуда измагазина «Флорида»?

– Ну, мы можем сказать, что Майло напугал нас до полусмерти,поэтому мы и решили отправиться к кирпичному заводу, чтобы разбить палатку там.

Я кивнул: это объяснение показалось мне достаточноубедительным. Оно должно сработать, при условии, конечно, что Тедди с Верном нерасколются. – А что, если наши предки соберутся вместе? – спросил Верн.

– Тебя это беспокоит? Меня нет: старик мой наверняка ведь досих пор не просыхает.

– Тогда идем, – заторопился Верн, озабоченно поглядывая налесополосу, словно оттуда в любую минуту мог появиться констебль Баннерман сосворой гончих. – Пошли, пока опять какая-нибудь чертова гроза не разразилась.

Мы поднялись, готовые тронуться в путь. Вокруг каксумасшедшие пели птицы, вне себя от восторга по поводу только что прошедшегодождя, вновь показавшегося солнца, вшей этой послегрозовой свежести, массывыползших на поверхность дождевых червей, да и вообще такой прекрасной жизни…Словно по команде, мы одновременно взглянули на Рея Брауэра.

Он снова лежал в одиночестве, так, как мы его оставили,перевернув лицом вверх. Руки его раскинулись, словно приветствуя засиявшее нанебе солнце. Поза эта была почти прекрасной и даже величественной, если бы некровоподтек на щеке, не запекшаяся кровь от носа к подбородку, если бы тело ужене начало раздуваться и вокруг него не вились появившиеся вместе с солнцемтрупные мухи. И, конечно, если бы не запах… Он был с нами одного возраста, и онумер, погиб, а мы живы. Я с ужасом отринул мысль о том, что в смерти может бытьчто-то величественно прекрасное.

– О'кей, – сказал Крис чуть хрипло, – давайте-ка двигаться втемпе.

Мы чуть ли не бегом отправились в обратный путь.Разговаривать никому не хотелось. Не знаю, как остальные, но я почувствовалнеобходимость кое-что обмозговать. Это «кое-что», связанное с телом РеяБрауэра, беспокоило меня тогда, продолжает беспокоить и теперь.

Обширный кровоподтек на одной стороне лица, небольшая рванаярана на темени, запекшаяся кровь из носа – и больше ничего, по крайней мере,ничего видимого. Бывает, в пьяной драке получают повреждения похлеще и, чутьоправившись, ударяются в запой по новой… И тем не менее, его должно было сбитьпоездом – иначе почему с него слетели кроссовки? А как это так вышло, чтомашинист его не заметил? Мог ли поезд отбросить его в сторону, но не убить приэтом? Думаю, что при определенном стечении обстоятельств такое вполне моглослучиться. Ударило ли его поездом в челюсть в тот момент, когда он попыталсяувернуться? А может, он еще был жив в течение нескольких часов и там лежалдрожа, один-одинешенек, отрезанный ото всего мира? Может, он и умер-то отстраха? Вот точно так же умерла однажды птица с перебитым крылом, умерла прямоу меня на руках. Перед смертью ее тельце трепетало, клюв открывался изакрывался, будто в предсмертном крике, темные блестящие глазки с мольбойсмотрели прямо на меня, потом дрожь прекратилась, клюв остался полуоткрытым, атемные глазки словно затянуло белесой пленкой. То же самое могло произойти и сРеем Брауэром. По-видимому, он умер, измученный нескончаемым ужасом, не имеябольше сил цепляться за жизнь.

Но больше всего меня, похоже, беспокоило другое. Помнится, врадионовостях сообщалось, что он отправился за ягодами. Позднее я специальноперелистал в библиотеке газетные подшивки – все правильно, он ушел в лессобирать ягоды, а значит, должен был взять с собой корзинку, ведерко или жечто-то в этом роде. Однако ничего подобного поблизости от тела мы необнаружили. Мы нашли сам труп, нашли кроссовки, и больше ничего. Быть может, онвыбросил корзинку где-то между Чемберленом и тем болотистым участком местностив Харлоу, где и нашел свою смерть. Сначала, очевидно, он, наоборот, цеплялся заэтот предмет, напоминающий о доме, о тепле и безопасности, однако по мере того,как он осознавал весь ужас своего положения – одиночество, отсутствие всякойнадежды на помощь, необходимость уповать лишь на собственные силы, – по меретого, как страх пронизывал все его существо, он, должно быть, совершеннобессознательно зашвырнул корзинку куда-нибудь в кусты у насыпи.

Не раз возникало у меня желание попытаться найти этукорзинку – если она, конечно, вообще существовала. И даже много лет спустя менянеоднократно посещало искушение отправиться одним прекрасным, солнечным утром вХарлоу одному, без жены и детей, вырулить на ту самую проселочную дорогу всвоем почти новехоньком «форде»-пикапе, а добравшись до места, достать избагажника свой старенький рюкзак, стянуть рубашку с плеч и обвязать ее рукавамивокруг пояса… Потом натереть грудь и плечи жидкостью от комаров и продратьсясквозь кусты к тому самому заболоченному участку. Интересно, пожелтела ли тамтрава по форме его распростертого тела? Ну конечно же, нет, ничто там уже ненапоминает о том давнем происшествии, нужно же, в конце концов, мыслить здравои не давать волю своей чрезмерной писательской фантазии… Затем я заберусь нанасыпь, поросшую теперь уже густой травой, и не спеша побреду вдоль ржавыхрельс по полусгнившим шпалам в сторону Чемберлена…

Все это глупости. Двадцать лет минуло с тех пор и, конечноже, та корзинка для черники давно сгнила в густом кустарнике, раздавленагусеницами бульдозера, расчищавшего очередной участок под строительство, или жепросто обратилась в прах. И тем не менее, я не могу отделаться от мысли, что онадо сих пор там, где-то возле старой заброшенной узкоколейки. Время от временижелание поехать поискать ее становится прямо-таки всепоглощающим. Оно, какправило, посещает меня по утрам, когда супруга моя принимает душ, а ребятишкисмотрят очередную серию «Бэтмена» или «Скуби-ду» по 38-му бостонскому каналу. Втакие минуты я вновь становлюсь тем Горди Лашансом, который много лет назадотправился с друзьями на поиски тела погибшего сверстника. Я снова ощущаю себямальчишкой, но тут же меня будто окатывает холодным душем, и я задаю вопрос:каким именно мальчишкой из двоих?