«Ваше рождественское милосердие, – ответил я, – просто поразительно».Таксист задумался. «Вы что, один из этих слюнявых либералов?» – спросил ончерез некоторое время.

«Я отказываюсь отвечать на том основании, что мой ответможет быть использован против меня», – сказал я. Таксист фыркнул, что должнобыло означать: «Ну почему мне всегда везет на всяких умников?», но большеничего не добавил.

Я вышел на пересечении Второй и Тридцать пятой и прошелпол-квартала вниз до клуба, навстречу завывающему ветру, нагнувшись ипридерживая шляпу одетой в перчатку рукой. Как никогда раньше, моя жизненнаясила сжалась где-то глубоко в моем теле до размеров маленького дрожащегоогонька в газовой колонке. В семьдесят три человек ощущает холод быстрее иглубже. В таком возрасте лучше сидеть дома перед камином, или, по крайней мере,у электрического обогревателя. В семьдесят три воспоминания о горячей крови –это скорее не воспоминания, а академический отчет.

Снегопад утихал, но сухой, как песок, снег все еще хлесталменя по лицу. Я обрадовался, увидев, что ступени, ведущие наверх к двери 249Б,были посыпаны песком. Конечно, работа Стивенса – он достаточно хорошо зналдревнюю алхимию: кости превращаются не в золото, а в стекло.

Стивенс был там, он стоял, распахнув дверь, и черезмгновение я оказался внутри. Через обшитые красным деревом холл и двойныедвери, распахнутые на три четверти, на рельсах, я поспешил вниз, в библиотеку считальней и баром. Это была темная комната, где светились лишь случайныеостровки – читальные лампы. На дубовом паркете лежал отблеск более густого света,и я слышал потрескивание березы в огромном камине. Тепло разливалось по всейкомнате. Рядом сухо и слегка нетерпеливо зашуршала газета. Это, наверное,Иохансен, со своим «Уол Стрит Джорнал». И через десять лет можно было бы узнатьо его присутствии по тому, как он читал свои газеты. Занятно, если не сказать,удивительно.

Стивенс помог мне снять пальто, бормоча что-то об ужасномвечере: прогноз обещал сильный снегопад до утра.

Я согласился с тем, что вечер выдался действительно ужасный,и огляделся на эту большую с высокими потолками комнату. Ненастный вечер,потрескивающий огонь и… история о духах. Я сказал, что в семьдесят три горячаякровь – это уже в прошлом? Может быть, это и так. Но я почувствовала тепло вгруди от чего-то иного, не связанного с огнем или равнодушностью Стивенса.

Я думаю, это было потому, что настала очередь Маккэрронарассказывать историю.

Я прихожу в это здание из коричневого камня на ВосточнойТридцать пятой улицы вот уже десять лет, через почти регулярные промежуткивремени. В моих мыслях я называю его «клуб джентльменов» – забавный анахронизмвремен еще до Глории Стайнем. Но даже сейчас я не знаю, ни что он на самом делетакое, ни как он возник.

В ту ночь, когда Эмлин Маккэррон рассказал свою историю ометоде дыхания, только шестеро из нас – в клубе тогда насчитывалось всегоодиннадцать членов – выбрались из дома в непогоду. Я вспоминаю годы, когда вклубе могло состоять лишь восемь постоянных членов, но бывали времена, когда ихбыло, по крайней мере, двадцать, а то и больше.

Я полагаю, Стивенс мог знать, как все это возникло, и яуверен, что он был там с самого начала, сколько бы лет с тех пор не прошло. И яверил, что Стивенс был старше, чем он выглядел, намного старше. Он говорил сослабым бруклинским акцентом, но несмотря на это он был агрессивно корректен ипунктуален, как английский дворецкий третьего поколения. Его сдержанность былачастью его обаяния, а его маленькая улыбка – закрытой и запечатанной дверью. Яникогда не видел никаких клубных записей, если он хранил их. Никто не говорилмне об обязанностях, – здесь не было обязанностей. Мне ни разу не позвонилсекретарь – здесь не было секретаря. И в 249Б на 35 Ист-Стрит нет телефонов. Небыло и коробки с мраморными черными и белыми шарами. И. наконец, у клуба – еслиэто клуб – никогда не было названия.

Впервые я попал в клуб (как я должен его теперь называть)как гость Джорджа Уотерхауза. Он возглавлял адвокатскую фирму, в которой яработал с 1951 года. Мое продвижение на фирме – одной из трех крупнейших вНью-Йорке – было стабильным, но крайне медленным. Я трудился, как мул, но уменя не было настоящих способностей. Я знаю людей, которые начинали с моейпомощью и делали гигантские скачки, в то время как я продвигался медленнымшагом. Я наблюдал за всем этим без особого удивления.

За все время до того дня, когда Уотерхауз зашел ко мне вофис в начале ноября, мне довелось лишь обменяться с ним парой любезных фраз,посещать вместе обязательный банкет, устраиваемый фирмой ежегодно в октябре ивстречаться чуть чаще накануне спада 196… года.

Этот визит был столь необычным, что у меня возниклинеприятные мыли об увольнении, равно как и надежды на неожиданное продвижение.Уотерхауз стоял у двери, облокотившись о косяк, со своим сверкающим значкомобщества Фи-Бета-Капа на пиджаке и говорил вежливые общие фразы – ничего изтого, что он сказал, не имело какого-то значения. Я ждал, когда он закончит слюбезностями и перейдет к делам: «Да, по поводу этой справки Кейси» или «Наспопросили расследовать назначение мэром Салковича на…» Но, казалось, делникаких и не было. Он посмотрел на часы и сказал, что ему была приятна нашабеседа и что ему надо идти.

Я все еще не мог придти в себя от растерянности, когда онповернулся и обронил: «Есть место, которое я посещаю по вечерам в большинствовторников – что-то вроде клуба. В основном старые дурни, но некоторые из нихмогут составить неплохую компанию. У них запас превосходных вин, если выценитель. Время от времени кто-то из них рассказывает хорошую историю. Почемубы вам не пойти как-нибудь вечером туда, Дэвид? Как мой гость».

Я пробормотал что-то в ответ и до сих пор я не уверен, что ятогда сказал. Я был смущен этим предложением. Казалось, что оно было сделанопод влиянием минуты, но его холодно-голубые англосаксонские глаза под густымизавитками бровей явно говорили о другом. И если я не могу вспомнить точно, чтоя ответил на это загадочное предложение, то только потому, что в тот моментнеожиданно понял, что нечто подобное я и ожидал от него все это время.

В тот вечер Эллен восприняла эту новость с любопытством,переходящим в раздражение. Я работал с Уотерхаузом, Карденом, Лаутоном,Фрейзером и Эффингемом уже около пятнадцати лет, и было понятно, что я уже немог надеяться занять более высокое положение в фирме. Эллен же сочла, что такимобразом фирма нашла более дешевый способ моего вознаграждения за службу.

«Старики, собирающиеся, чтобы рассказать истории о войне илипоиграть в покер, – сказала она. – Предполагается, что ты будешь проводитьсчастливые вечера в библиотеке, пока они не отправят тебя на пенсию… Да, яприготовлю тебе виски со льдом». Она нежно меня поцеловала. Бог знает, чтоЭллен прочитала на моем лице, но она преуспела в этом за все те годы, что мыпрожили вместе.