Они загнали ее в угол уже у двойных стеклянных дверей.Отсюда уже была видна парковка - свобода. Они взяли ее в плотное кольцо,плотное вдвойне у дверей. Солидат припала к земле у центре этого кольца ирычала на них. Она вся была золотая с белым, и даже несмотря на все, что ятолько что видела, казалась красивой. И грациозной, так, как это присуще всемликантропам семейства кошачьих. Напряженный хвост гневно подергивался.

Эдуард вытащил новую обойму. Отщелкнув затвор, он загнал еев патронник. Звук этот эхом прокатился по кругу. Не у всех оставались запасныемагазины, так что я не одна оказалась не у дел, но все же стрелков былодостаточно, чтобы это прозвучало зловеще и практично.

Солидат зарычала, обнажив клыки.

- Моя смерть не остановит Арлекина, они все равно убьют вас.Смерть моей госпожи не спасет вас от грядущей дикой охоты.

- Вы не присылали нам черной маски, - сказала я.

Ее желто-оранжевые глаза обратились ко мне. Звук, которыйона издала, был чем-то средним между рыком и мурчанием. От него у меня волосына холке зашевелились.

- Ты умрешь.

- Вампирский Совет блюдет законы, Солидат. Убивать нас,прислав только белые маски, с вашей стороны незаконно, - вспомни о честной игреи всем таком.

У меня всегда плохо получалось читать выражения дажезнакомых мне оборотней в звериной форме, но сейчас я была почти уверена, чтоСолидат испугалась.

- Убьешь нас - остальные начнут охоту, Анита. Убивать членовАрлекина противозаконно.

- А я убью вас не как человек-слуга Жан-Клода. Я убью тебя итвою госпожу, как федеральный маршал и официальный истребитель вампиров.

- Я знаю ваши законы, Анита. У тебя нет на нас ордеров.

- У меня есть два ордера на вампирш, которые чертовски подходятпод описание Мерсии и твоей хозяйки.

И снова в ее нечеловеческих глазах появилось то выражение.Черт, я все лучше и лучше разбираюсь в мохнатых лицах. Ай да я.

- В этих ордерах указаны имена членов Церкви, - рыкнулаСолидат.

- Но ордера сформулированы весьма туманно. Там говорится,что я могу убить вампира, виновного в смерти жертвы, и что я, по своемуусмотрению, могу убить любого, причастного к убийству. А еще ордер позволяетмне убить любого, кто попытается препятствовать мне в исполнении утвержденногосудом приговора. - Я многозначительно посмотрела в ее странно-красивое лицо. -То есть, тебя.

Олаф стоял рядом с Эдуардом, и в руках у него была банкаWD-40 и факел, сделанный из тряпья, намотанного на нечто, похожее наметаллическую ручку швабры. От него исходил острый масляный запах. Олафпроизнес своим глубоким голосом:

- Я хотел было сходить за орудием в машину, но каптеркауборщиков оказалась ближе.

Я едва не спросила, что он имел в виду под «орудием», носразу подумала, что лучше об этом не знать. Хотя, возможно, с помощью того, чтоесть у них в машине, то, что мы собирались сделать с Солидат, можно былосделать быстрее. Олаф поджег факел. Очевидно, ветошь была чем-то смочена,потому что он разгорелся легко и сильно.

Клодия приказала людям в дальнем конце помещения расчиститьпространство. Они расступились, словно занавес, оставляя Солидат на пустойплощадке в центре. Охранники выстроились в два ряда - передние на колено,задние - стоя. Когда все заняли позиции, Эдуард присоединился к ним.

- Голова или сердце! - выкрикнула Клодия.

И тут Солидат прыгнула, не к двойной линии охраны у дверей,ведущих к свободе, и не к стрелкам, а в сторону коридора, где людей былопоменьше. Выстрелы прозвучали залпом. Изящный прыжок золотого с серебряным телазавершился тяжелым падением на пол. Да, она быстро исцелялась, нопервоначальные повреждения сыграли свою роль. Стрельба продолжалась, покаСолидат не задергалась в агонии, и уже не пыталась подняться.

Олаф повернулся, и я заметила у него на спине заткнутый запояс пистолет.

- Прикрой меня.

Я все еще ожидала, что рана даст о себе знать, но адреналиндержал меня на ногах. Позже мне это явно аукнется, но сейчас я была в норме.Потянувшись к его кобуре, я вытащила пистолет. Интересно, я ожидала, что уОлафа будет оружие помощней, но нет. Это был обычный «H&P USP Compact». Яприсматривалась было к такому, но остановила свой выбор на «Kahr». Сжав его вобеими руками, я нацелила пистолет на поверженную тигрицу.

- Дай знать, когда будешь готов, - сказала я.

Олаф скользнул в круг с факелом в руке и тяжелой банкойгорючего. Я не скользила, а просто шла, но к телу мы подошли одновременно. Онолежало на боку, и Олаф разбрызгал жидкость по исковерканным лицу и грудиСолидат. Резко запахло чем-то густым и маслянистым. Она отреагировала на запах,дернувшись в нашу сторону. Я выстрелила ей в лицо. Пистолет дернулся в руке,задрав дуло к потолку, затем мне пришлось его опустить снова.

- Что за дрянь? - нахмурилась я.

Олаф бросил факел в проделанную моей пулей дырку, и Солидат заорала.Запах горящих волос был сильным и горьким. Он даже забил запах горючего. Олафподжег ее. Хорошенько облил густой маслянистой жидкостью и поджег. Она быласлишком серьезно ранена, чтобы сопротивляться, но на то, чтобы кричать икорчиться в огне, сил еще хватало. Судя по всему, это очень больно. Вонялопалеными волосами, а позже запахло жареным мясом и маслом. Солидат еще очень,очень долго издавала протяжный, высокий и резкий звук.

Эдуард подошел к нам, прицеливаясь. Так мы и стояли втроем,глядя на то, как медленно умирает Солидат. Когда она, наконец, замерла,перестав издавать звук, я произнесла:

- Принесите топор. - Кажется, я даже сказала это нормальнымголосом. Хотя, слышала я по-прежнему только одним ухом. То, рядом с которымстрелял Питер, до сих пор бездействовало. Из-за него звуки отдавались в головенепривычным эхом.

- Что? - переспросил Эдуард.

- Она исцеляется, как один из вампиров, потомков ЛюбовникаСмерти.

- Мне незнакомо это имя, - заметил Олаф.

- Разлагающиеся вампиры… она исцеляется как одна из них. А вих отношении даже солнечный свет не гарантия. Мне нужен топор, и еще нож…большой и острый.

- Ты отрежешь ей голову? - спросил Олаф.

- Ага, а ты можешь вырезать сердце, если хочешь.

Он оценивающе посмотрел на тело. Сейчас она вернулась вчеловеческий облик и лежала на спине, раскинув ноги. Большей части лица игрудной клетки не было. Одна грудь сгорела и лопнула, но вторая оставаласьнетронутой. Часть ее волос, тигрино-желтая шерсть, тоже сохранилась. Лица небыло, не было глаз. Мне бы радоваться, да только смотреть в почерневшее,превратившееся в лохмотья место вместо лица ненамного лучше.

Я судорожно сглотнула. Глотка горела так, словно завтракпытался вырваться на волю. Я попыталась глубоко вдохнуть, но запах горелойплоти тоже не подарок. В конце концов, мне пришлось дышать медленно инеглубоко, и не зацикливаться на зрелище передо мной.