Я начала было возражать, но так и не смогла озвучить мысль.Одну минуту я таращилась на доктора Криса, а уже в следующую скользнула в небытие.

Я очнулась, что уже само по себе неплохо. И заморгала, глядяв потолок, который я уже где-то видела, но не могла вспомнить, где. Это не топомещение, где я заснула. Здесь потолок был выкрашен не чисто-белой краской, ктому же по нему шли трубы. Трубы… что-то это должно было означать, но мир всееще расплывался по краям, и я не смогла вспомнить.

- Она проснулась. Я ее молил уйти со мной и покориться небу.

Я узнала голос еще до того, как он показался в пределахвидимости.

- Реквием. - Я улыбнулась ему и протянула правую руку; леваяощетинилась иголками. От этого движения живот заныл, но острой боли не было.Это заставило меня задуматься, сколько я пролежала в отключке, либо какиелекарства идут в меня по трубке из капельницы. Реквием взял мою руку инаклонился, чтобы запечатлеть на ней поцелуй. Я была счастлива его видеть.Черт, да я кого угодно была бы счастлива видеть.

- Я не знаю этой цитаты.

- Слова безвестного монаха, - пояснил он.

- Прости, в голове еще не прояснилось.

Он держал мою руку напротив груди, под своим черным плащом.Его синие-синие глаза блестели в свете флуоресцентных ламп наверху.

- Возможно, это поможет: «Нам грустный мир приносит днясветило - Лик прячет с горя в облаках густых. Идем, рассудим обо всем, чтобыло. Одних - прощенье, кара ждет других. Но нет печальней повести на свете»…

- Чем повесть о Ромео и Джульетте, - закончила я вместе сним.

Тогда он засмеялся, и улыбка преобразило его лицо, сделав изхолодно-красивого живым, милым, привлекательным.

- Ты должен чаще смеяться, тебе идет, - сказала я.

Смех тут же увял, словно две красноватые слезинки,соскользнувшие по бледному совершенству его щек, забрали с собой и его радость.К тому времени, как слезинки исчезли в темной линии бородки, его лицо стало, пообыкновению, меланхолично-прекрасным.

Я была счастлива взять его за руку. Счастлива прикасаться ккому-то, кто мне не безразличен, но было что-то тяжелое в этом взгляде цветаморской волны, что заставило меня забрать руку. У меня есть любовники, которыесмотрят на меня так же, но Реквием пока не заслужил этого взгляда, а может,наши отношения были этого недостойны. Личность Реквиема нельзя назвать легкой ивеселой, нет; он, определенно, трагический персонаж.

- Где Жан-Клод?

- Ты ожидала, что он станет сидеть у твоей постели?

- Может быть.

- Они с Ашером где-то в другом месте. Меня поставилиприсматривать за тобой, пока они заняты более важными вещами.

Я тяжело на него уставилась. Он что, специально это сказал?Пытался заставить меня сомневаться в них? Я едва не умерла и все еще былаподсоединена к капельницам… Черт бы все подрал, я просто обязана спросить.

- Ты подразумеваешь, что они где-то занимаются сексом, и чтоэто для них важнее меня?

Реквием опустил взгляд; мне показалось, что он пыталсяизобразить смущение.

- Они где-то шляются вдвоем, а меня отправили к тебе. Я такполагаю, что факты говорят сами за себя.

- Не строй из себя скромника, Реквием. У тебя все равно этоплохо получается.

Он устремил на меня исполненный печали взгляд своихярко-голубых глаз, обведенных зеленоватой тенью у края радужки. В этих глазахможно было утонуть, и либо выплыть, либо камнем пойти на дно. Я отвела глаза,не желая встречаться с этим взглядом. Обычно это не составляло для меняпроблемы, но сегодня я больна, слаба, и мне совершенно не нравится егонастроение.

- Моя вечерняя звезда, ты слишком напряженно думаешь. Давайпросто радоваться тому, что ты жива, что все мы живы.

Это его заявление дало мне возможность задавать вопросы;может быть, если не упоминать Жан-Клода, он даже ответит на них.

- Это значит, что с Питером все в порядке?

Его лицо приняло бесстрастное выражение, даже настойчиваяжажда ушла из его глаз.

- Он в соседней палате.

- С ним все в порядке?

- Он поправится.

- Мне не нравится, каким тоном ты это сказал, Реквием.

Тут раздался стук входной двери, и в комнату вошел Грэхем.

- Господи, ну ты и мрачный ублюдок! - заявил он.

Я присмотрелась к нему, ища признаки того, что Арлекин могвсе еще играть с его разумом, следы той панической ложной привязанности. Но онулыбался и казался самим собой. Ладно, хотя обычно это подразумевает, чтоГрэхем недоволен мной из-за того, что я его не трахаю.

- Ты носишь крест? - спросила я.

Он ухватился за уходившую под футболку цепочку, и на ееконце я увидела крошечного Будду. Я изумленно на него уставилась.

- Ты что, буддист?

- Ага.

- Твоя работа предполагает насилие, так какой из тебябуддист? - возразила я.

- Значит, хреновый из меня буддист. Но так уж я былвоспитан, и я действительно верую в этого толстощекого паренька.

- Но будет ли от этого толк, если ты не живешь согласнотрадициям этой веры?

- Я мог бы спросить тебя о том же, Анита.

Хм, возможно ли, что он в чем-то прав?

- Ладно, просто мне и в голову не могло придти, что тыбуддист.

- Так же, как и моим предкам, - заявил Грэхем. - Но, когдаКлодия приказала нам носить освященные предметы, я неожиданно понял, что виудейского плотника совсем не верую, я воспитан совершенно в других традициях.- Тут он многозначительно потряс фигуркой Будды. - Вот во что я верю.

- Ну и ладно, лишь бы работало, - слегка кивнула я. Грэхемшироко ухмыльнулся.

- Итак, с Питером все будет хорошо, но выздоравливает онмедленно, как человек.

- Насколько серьезно он ранен?

- Примерно так же, как ты, но исцеляется намного медленнее.

Грэхем подошел и встал рядом с Реквиемом. На нем была все таже красная футболка и темные брюки, но теперь это меня почему-то не раздражало.Грэхем ответит на мои вопросы куда лучше Реквиема. А еще, он казался вполневменяемым, в то время как Реквием вел себя странно даже по сравнению с егообычным поведением.

Я хотела было спросить, насколько быстро я исцеляюсь, нопервым делом я хотела узнать новости о Питере, а не о себе. Я-то чувствоваласебя на удивление неплохо.

- Я повторю вопрос, и на этот раз мне нужен исчерпывающийответ. Насколько серьезно ранен Питер?