проблеме зависти в период социальных реформ, а также в предреволюционной фазе. В частности, после того как посредством зависти был вызван аппетит к социальным изменениям, ее очень сложно убаюкать, успокоить, отвлечь или даже удовлетворить хотя бы с какой-нибудь определенностью. Зависть, которую спровоцировали на то, чтобы она вышла из своих обычных границ внутри группы, класса или народа, представляет собой автономную силу, питающуюся за счет собственной внутренней энергии, и ее развитие нельзя остановить. И опять, есть что-то зловещее в том, что те, кто, по собственному признанию, используют зависть как средство, если спросить их, в каком масштабе и в каких областях жизни они предлагают сделать нормой завистливого человека, никогда не дают определенного ответа, более того, неспособны его дать. Ведь, как только они делают зависть основой своей политической стратегии, они отпускают на свободу автономную энергию элементарных эмоций и притязаний, которая постоянно подпитывается чувством жалости к себе и больше не позволяет тем, кто ее пробудил, положить ей предел.

Мы продолжаем находиться на почве научных выводов, когда отмечаем, как мало подходит зависть, спровоцированная в коллективе или на собрании, для того, чтобы рекламировать стандарты нового общественного порядка, который, возможно, обеспечит стабильную и продуктивную социальную жизнь. Что бы мы ни понимали под терминами «объективность», «беспристрастность» и т. д. (неслучайно Правосудие изображают с завязанными глазами), не может быть сомнений, что активная зависть – это эмоция, которая даже на уровне физиологии делает невозможной даже относительную объективность. Человек, испытывающий холодное презрение или снобистское отвращение, в большей степени способен на объективные суждения, чем тот, кто ненавидит или завидует. В этой связи существенно, что обвиняемый из рабочих часто будет чувствовать себя неловко, если присяжные тоже принадлежат к рабочему классу.

За исключением нескольких ранних хилиастических социально-революционных сект, до сих пор ни одно движение, кроме марксизма и некоторых школ социализма, не пыталось воздвигнуть новое общество на добродетели зависти. Очень важно, что их теоретики и публицисты не показывают, как это новое общество будет справляться с проблемой зависти после того, как произойдет первое великое выравнивание. До сих пор все эксперименты, и в коммунистических странах, и в небольших социалистических утопических колониях или израильских кибуцах, доказывали, что такие общины могут функционировать, только если они допускают все более и более существенные отклонения от идеала равенства или же цинично предают этот идеал забвению, как в Советском Союзе, где социально-экономическое расслоение населения в несколько раз больше, чем в любой капиталистической индустриальной стране.

Как мы видели, к настоящему времени общества создали различные методы сдерживания зависти: законодательство, религии, проповедующие аскетизм или надежду на компенсацию в ином мире, теории врожденного превосходства элиты, представления о капризах судьбы. Эти содержательные характеристики культуры, позволяющие индивиду примириться со средой, где люди неравны, ни в коем случае, как утверждают социалисты, не являются просто опиумом, который использует правящий класс, чтобы защититься от социально-революционной зависти обездоленных. Хотя в некоторых случаях это может быть правдой, этого желания самого по себе было бы недостаточно, чтобы обеспечить элите поддержание социального контроля над низшими классами; в реальности сдерживающие зависть представления такого рода играют в любом обществе конструктивную роль, потому что они делают возможным минимум базовой солидарности, взаимной доброй воли – несмотря на явное неравенство. В истории есть несколько примеров в буквальном смысле «социально невозможных ситуаций», когда могущественное меньшинство так называемых неимущих решает, что оно больше не несет никаких обязательств перед обществом, пока есть хотя бы один член этой группы, равенство которого во всех сферах жизни по отношению ко всем остальным членам этого общества не является полным. Хотя примеры такого утопического бунта существовали в истории, эта установка, если что-нибудь ей не воспрепятствует, по самой своей природе может привести лишь к войне всех против всех или почти всех. Ведь когда существующее в любом обществе неравенство используется как моральный предлог для нарушения закона и отказа от любых обязательств и когда, подобно случаям кровной мести, частные меры защиты и нападения считаются оправданными, можно ожидать лишь того, что появится все больше классов и индивидов, которые обнаружат (хотя это только дело принципа, а не реальная потребность) затрагивающие их проявления неравенства, и будут утверждать, что их следует уничтожить прежде чем эти классы и индивиды снова станут признавать общественные нормы.

Завистливый человек в качестве доносчика

Приемлемым и разумным обществом можно, видимо, считать такое, в котором как можно меньше людей охвачены чувствами зависти и рессентимента и где эти немногие вынуждены скрывать свои чувства, потому что открытое выражение зависти не вызовет к ним сочувствия ни у сограждан, ни перед лицом закона. Это будет общество, которое по принципиальным соображениям пренебрегает доносчиком, чья зависть очевидна, даже если это означает, что иногда кому-то удастся уклониться от уплаты налогов.

Здесь тем не менее важно обсудить некоторые особые случаи, чтобы ответить на возражения и предотвратить неправильное понимание.

1. Как показал Свенд Ранульф, эффективная система уголовного правосудия основана на повсеместной и латентной взаимной зависти, так что о преступлениях доносят даже тогда, когда доносчик никак не связан ни с деянием, ни с жертвой и не понес лично никакого ущерба. Однако одно дело – предложить вознаграждение за задержание и осуждение грабителя банков или убийцы и, может быть, даже использовать свидетельство его завистливого сообщника (что, как известно, случалось, например, тогда, когда сообщник не получал свою долю газетных заголовков после совместно совершенного преступления), и совсем другое – когда государство на самом деле обращается ко всем завистливым людям с предложением вознаграждения за донос на каждого, кто нарушает какой-нибудь закон, настолько пустячный и абсурдный сам по себе, что, не будь доносчиков, его давно бы не применяли. Убийство и серьезные преступления на сексуальной почве не являются нормой социальной жизни. Они не только редко происходят, но, как правило, с ними не требуется бороться с помощью института осведомителей. Представляется довольно сомнительным то, что полиция систематически подстрекает менее успешных проституток (т. е. тех, кто постарше) доносить на более успешных, чтобы решить проблему, которую она не смогла решить никаким другим способом. Кажется еще более сомнительным то, что в Соединенных Штатах Федеральная налоговая служба (а не городские налоговики и не налоговая служба штата) регулярно, не смущаясь, обращается с призывом доносить на каждого уклоняющегося от налогов ко всем завистливым людям и затем вознаграждает их за это. В конце концов, как бы кто-то ни хотел уничтожить или поставить в сложное положение другого, он не может просто обвинить его в убийстве: нераскрытых убийств не настолько много. Но если государство прибегает к завистникам для