Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только не наши боги, – сказал Бьярки. – Или этот удар снова сбил тебя с ног и поставил на колени, к остальным никчемным христоверам?
– Он лишь вбил в мою чугунную голову немного разума. – Ньял повернулся к разбойникам. – Достаточно, чтобы понять, что все кончено, парни. Пора подумать о собственной шкуре. Ирландцы жаждут крови, скоро они будут здесь – а вы совсем не хотите, чтобы они увидели вас у трупа своего короля.
Бьярки сощурил глаза. Он отбросил голову короля в сторону.
– Что ты творишь?
– Все кончено, – ответил Ньял.
– Да, кончено. Но мы уйдем, когда я скажу, что пора уходить.
Ньял не обратил на него внимания.
– Парни, я вас знаю, вы оба славные ребята. Но если вы пойдете за ним, то вам достанутся лишь жестокие раны и позорная смерть. Вы заслужили достойного кольцедарителя…
Бьярки фыркнул.
– Кольцедарителя? Я одарю кольцами того, кто принесет мне твой вероломный язык!
Но ни один из разбойников не поспешил исполнить приказ Полудана. Они обменялись взглядами, посмотрели на Ньяла, на Бьярки – и снова на Ньяла, вспоминая все, что знали о каждом из них, об их славе, сравнивая их по собственной мере; и вдруг чаши весов пошатнулись. Старший из норманнов, воин с окладистой бородой и браслетом из витого испанского серебра, кивнул Ньялу.
– Ты достойный кольцедаритель.
– Нет, парни. Мой долг еще не возвращен. Идите вглубь страны – один день на запад, а затем на юг. Будьте начеку, и через две недели вы постучите в ворота Вейсафьорда. Там вы найдете многих ярлов.
– Стойте, где стоите, – прорычал Бьярки.
– Да, стойте, – повторил Ньял. – Если простоите достаточно долго, ирландцы прямо здесь вас и закопают! Говорю вам, ступайте.
И разбойники ушли. Медленно попятились, повернулись и исчезли под сенью Томарского леса. Лицо Бьярки побагровело от ярости.
– Паршивцы! Грязные предатели! Думаете, можете так просто забыть, что клялись мне в верности? Тьфу! А ты, тварь, я тебе селезенку вырву! – Он замахнулся широким мечом на Драугра. – Ты покойник!
Ньял фыркнул.
– Меня убивали враги и покрепче тебя. – Он поднял скеггокс и посмотрел на лейнстерского воина, все еще прижимавшего к себе Этайн. – Отдай мне девушку.
– Да черта-с два, – рявкнул ирландец. – Я тоже собираюсь отсюда убраться, и эта сучка пойдет со мной!
– Нет! – зарычал Бьярки. Он ткнул пальцем в гаэла. – Тащи ее сюда! Живо! Я хочу, чтобы этот жалкий змей смотрел, как я разделаю ее, словно говяжью тушку! Вздумал приказывать мне, что делать, а? Тьфу! Тебе достанутся только мои объедки, слизняк! Тащи ее, чтоб тебе пусто было!
Ньял в ответ опустил топор… и улыбнулся.
Это уже настораживало. Грязно выругавшись, Бьярки Полудан резко обернулся…
…и завопил от удара рукоятью топора по переносице. Он слепо отшатнулся, из сломанного носа хлынула кровь.
– Дауфи, – услышал он насмешливый, жесткий, как каменная крошка, голос Гримнира.
Бьярки опустил голову и бросился вперед, словно раненый бык; он вскользь ударил мечом, как косой, целясь по ногам и надеясь, что лезвие вопьется в плоть. Едва видевший сквозь дымку боли Гримнир чудом ушел от удара, развернулся и ударил сам. Рукоять топора с силой опустилась Бьярки на затылок.
И рухнувший в темноту Бьярки Полудан, под чью дудку танцевали когда-то, словно куклы, короли, почувствовал, как острый клинок норн без труда обрезает его собственные нити…
Когда Бьярки упал, лейнстерский воин в испуге побежал. Он схватил Этайн за волосы и потащил за собой. Его шершавые руки воняли кровью, потом и грязью боя; в его глазах прятался страх, лишивший его рассудка. Его волновали вовсе не павшие товарищи, а лишь упущенная добыча. Поэтому он и связался с разбойниками – он жаждал браслетов из золота и изукрашенных каменьями рукоятей мечей. Он жаждал, и с этой жаждой он погиб.
Ньял бросился ему наперерез и с оглушительным криком накинулся на гаэла. Все трое упали, сплетясь в клубок. Лезвие топора вонзилось в кость, кто-то закричал. Чья-то нога пнула Этайн в бедро; на нее навалились, макнув лицом в грязь. Острый конец рукояти рассек кожу у нее над глазом. Она с рыком ударила локтем в чей-то пах. Послышался влажный хрип, и ее всю забрызгало кровью. А затем…
Наступила тишина.
Этайн почувствовала, как кто-то нежно коснулся ее плеча. Она открыла глаза, почувствовала, как пальцы утирают с ее лба кровь. Всмотрелась в лицо нависшего над ней человека – окровавленное, разбитое, так постаревшее, но все равно знакомое.
– Я тебя нашел, – прошептал Ньял. – Господь всемогущий, я нашел тебя.
Этайн бросилась ему на шею и всхлипнула, как ребенок.
– Мы не виделись так давно, – задыхаясь сказала она. – Так давно! Я думала… Я думала, ты сдался!
– Почти, – ответил он. – Вставай, давай убираться отсюда.
Бережно прижав ее к груди, Ньял поднялся и, прихрамывая, пошел прочь от скрюченных, покрытых кровью тел. Он нес ее по зеленой равнине, к берегу, где билось о песок Ирландское море…
А когда пришли ирландцы, подавленные и истощенные боем, они нашли своего короля убитым. Они скорбели, они сетовали, они клялись Всевышнему отомстить – но, как ни пытались, так и не нашли следов убийцы.
Бьярки пришел в себя от хлынувшей в лицо горячей жидкости. Рыча и отплевываясь, он отпрянул от соленой струи; в нос ударила острая вонь, напомнившая о трюме волчьего корабля, на котором Бьярки провел первые годы своей жизни, возясь в грязи, словно дикий пес, и мирясь с тем, что на него мочится вся дикая команда отца…
Бьярки выругался и увернулся от бившей в него струи мочи. Открыв глаза, он увидел Гримнира, который стоял над ним голый по пояс и с членом в руке. Гримнир закончил поливать ублюдка своего брата мочой и усмехнулся.
– Просыпайся, Дауфи.
Он отвернулся и застегнул штаны. Бьярки плюнул ему в спину.
Как и Гримнир, он был раздет по пояс, на нем остались лишь заляпанные кровью штаны и подбитые сапоги из воловьей кожи. Он лежал на боку, связанный по рукам и ногам плетеной кожаной бечевкой.
– Где мы? – пробормотал он. Его лицо было разбито в кровь, а затылок гудел, как наковальня. Он огляделся. По тому, как обрывалась земля неподалеку, и по еле слышному шелесту волн он догадался, что они в горах, на высоком каменном пятаке, на котором росли лишь несколько древних ясеней, сумевших как-то выжить на бедной земле и просоленном воздухе. Этот побег Иггдрасиля еще со Старых времен стоял в дозоре на ирландском берегу. Пахло дымом, морской пеной и холодным северным ветром; над головой, за плотным покрывалом облаков, горело на западе солнце.