Далеко на восточном краю полуострова Хоут, на скалистом мысе в три сотни футов над бьющими о камни волнами, стояла под сучьями искривленного древнего ясеня и смотрела на поднимающееся из-за покрова штормовых облаков солнце Этайн. Несколько дней назад эта земля была зелена и прекрасна, богатые ярлы Дублина возводили на ней поместья и бражные залы, ее вспахивали рабы, на ней для забавы охотились тэны. Всему этому положил конец набег Мурроу. Теперь Хоут превратился в пустошь выжженных полей и спаленных лесов; от поместий остались лишь кучи пепла, а вместо бражных домов данов стояли, привалившись к вершинам холмов, уничтоженные огнем остовы. Но она знала, что эта земля еще возродится. Она это чувствовала.

Этайн протянула бледную ладонь и погладила грубую кору ясеня. Глубоко в его сердцевине звучал голос духа. Он еле слышно, но все же пел… и Этайн уже слышала его песню:

Этайн кивнула и отвернулась. Она дала слово, что завершит его историю, но в глубине души знала, что это лишь конец строфы, что песнь еще не завершилась…

Через несколько дней после Битвы на равнине Клуэн Тар (известной теперь как Битва при Клонтарфе) Этайн из Уэссекса вернулась в маленький домик на побережье Лейнстера, где жила Слепая Мэйв, и стала изучать искусство целительства; Ньял, сын Хьялмара, последовал за ней, и с его помощью она сочинила сагу на родном англосаксонском и датском языках. После смерти Ньяла, в 1017 году от Рождества Христова, она путешествовала по всей Ирландии, исцеляя больных и помогая жертвам войны. Наконец она осела в долине реки Шаннон, где короли Кинкоры О’Брайены воздвигли в ее честь женский монастырь. Этайн умерла в 1084 году от Рождества Христова.

На протяжении всей своей долгой жизни Этайн правила и дополняла их с Ньялом сагу, после ее смерти и канонизации над манускриптом работала еще как минимум одна пара рук. Со временем текст стал частью манускрипта под официальным названием «Британская библиотека, Книга Веспасиана D.VI», именуемого обычно Ратморской книгой.

Хотя Святая Этайн не озаглавила свою работу, нынешние ученые зовут ее Каунумал, однако в узких кругах ее чаще называют «Посмертной песней Гримнира, сына Балегира».

Такая книга есть у каждого писателя. Как и другие, она рождена из мешанины сырых идей и не до конца сформированных образов, но именно эта, стоит ей поселиться у тебя в голове, борется за жизнь и цепляется до последнего. Она проталкивается сквозь переполненное другими идеями подсознание, кричит до звона в ушах – хочет, чтобы ты ее выслушал и приступил к делу. Этой книге все равно, что работать над ней невозможно, что она банальна или полностью состоит из одних лишь штампов. Она попросту хочет увидеть свет, а как – это уже дело писателя. Такой стала для меня эта книга.

Еще в молодости я хотел написать книгу об орках – об этих слугах тьмы, с которыми познакомил нас в «Хоббите» и «Властелине колец» Дж. Р. Р. Толкин. Я хотел написать книгу с точки зрения орков. Хотел оправдать их. Но и эта идея была не нова. Британский фантаст Стэн Николс уже написал об этом в выпущенных в 1999 году «Хранителях молний»; а до этого, в 1992, вышел полный черного юмора роман Мэри Джентл «Пехотинцы», в котором отряд орков находит склад современного оружия. Идея восстановления доброго имени орков и правда была столь распространенной, что к тому моменту, как я первый раз коснулся клавиатуры компьютера и напечатал первый черновик «Стаи воронов», орки успели побывать главными героями целой дюжины книг – их изображали благородными дикарями, неуклюжими зеленокожими существами и классическими гоблинами, созданными под влиянием книг Толкина. Но, черт возьми, моя идея, раз появившись, просто преследовала меня.

Увы, превратности писательской жизни таковы, что свою «Оркскую книгу», как я ее называл, я отложил в дальний ящик – и написал «Каирского льва». Затем она снова отошла на второй план, пока я работал над древней греческой историей «Змей Эллады» (так и не опубликованной), а после я забросил и ее, и другие книги, чтобы заботиться о неизлечимо больных родителях. И все же это была та самая книга, и я продолжал возиться с ней, создавая вторичный мир орков в соответствии с тем, как представлял ее себе мой напитанный историей мозг: «…кое-что от вандалов, кое-что от афганских племен, кое-что от мамелюков; никаких традиционных черт: ни злой натуры, ни скверны, никакого отвращения к солнечному свету или могущественного повелителя не из оркского рода. Они не зеленые, не тупые и не похожи на свиней». Однако важнее здесь то, что это давало мне пищу для размышлений. И более-менее помогало мне не терять рассудок.

Мои родители отошли в мир иной в 2011 году; и когда я в 2012 вернулся к писательству, я решил оказать честь именно этой книге и наконец сел ее писать. Но когда я вновь взглянул на свои записи, синопсис и уже готовые отрывки, то обнаружил, что они напоминают откровенный пастиш – монстра Франкенштейна, вытащенного по кускам из блокнотов Толкина и его литературных наследников.

Я тогда довольно активно вел блог, так что, просмотрев его, могу сказать, что минимум с 2008 сомневался, смогу ли представить миру новую точку зрения на орков в рамках вторичного мира. В этом я был не силен. Все мои предыдущие книги были либо историческими романами, либо историческим фэнтези (с акцентом на историчность); посмею ли я вырвать орков из привычной для них обстановки и ввести их в наш мир – соединить историю и миф, как Роберт И. Говард в «Червях Земли»? Этот вопрос породил в сети широкую дискуссию, с аргументами за и, преимущественно, против. В конце концов проблему перенесения орков из их привычной обители лучше всего описал Стив Томпкинс из интернет-журнала «Киммериец». Он написал:

«Переосмысление их как расы неприглядных, но свободных от гнета воителей, неподвластных никому творцов своей судьбы содержит в себе риск потери сюжета. Именно тот факт, что их извратили в пещерах под залами Темного Властелина – «И глубоко в темных сердцах орков живет ненависть к Господину, которому они служат из страха – создателю их убожества»[3] – противопоставление рабства духовной жизни, которое являют нам Горбаг и Шаграт, делает их столь интересными для читателя».

И Стив, по своему обыкновению, был прав. Вырывать орков из привычного контекста уже рискованно, но поместить их в мир нашего прошлого? В разы рискованнее. И в лучшие времена написание романа – непростое испытание для автора, а я сделал в карьере перерыв, да и последняя моя книга, «Каирский лев», возложенных на нее ожиданий не оправдала. И все же я хотел создать что-то новое, что-то, что позволит поставить мою книгу на и так переполненную магазинную полку романов об орках. Так что, несмотря на благоразумные советы этого не делать, в конце 2011 – начале 2012 я вновь вернулся к чистому листу. Я играл с самим собой в игру «А что, если?». «Что, если бы Толкин, описывая орков, искал вдохновения в мифах?» или «А что, если бы они правда существовали?».