На подготовку к отбытию у Комонота и драконов-изгнанников должно было уйти около недели. Тем же вечером я написала ардмагару записку, сообщив, что отправлюсь в Танамут вместе с ним. Ответ пришел раньше, чем через час – от Эскар. Она приглашала меня в Василикон на следующий день, чтобы обсудить все подробности драконьего исхода.

Однако той же ночью, пока Порфири спала, самсамийская армада бесшумно окружила гавань. Баррикада, которую жители города увидели в утреннем свете, состояла примерно из двадцати пяти кораблей и тянулась от Порфири до острова Лайка. Утлая лодочка с рыцарями явно не заслуживала привлечения такой мощи. Адмирал самсамийцев спустился на берег и заперся с Ассамблеей в Василиконе.

Нашу встречу отложили на следующий день. Я провела неожиданно освободившееся время с кузенами Абдо, наблюдая за флотилией с дамбы.

Пересекая площадь Зокалаа следующим утром, я увидела на ступенях герольда. Я стала протискиваться сквозь толпу, собравшуюся перед Василиконом, и услышала его слова.

– Самсамийцы требуют вернуть их соотечественников и сгоревший корабль. Мать Порфири с радостью возвращает их. Они требуют выдать им гореддийских рыцарей, но мать Порфири их не укрывает. Теперь же они требуют отдать наших итьясаари.

Эти слова привлекли мое внимание. Я знала в Самсаме одного человека, который интересовался итьясаари. Я вытянула шею, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть между затейливыми прическами.

– Мать Порфири отклоняет это требование! – пророкотал голос глашатая, и толпа одобрительно загудела. – Граждане, эта немощная блокада не заслуживает нашего внимания. Наш флот мог бы раздавить самсамийцев, наказав их за дерзость, но мы не станем этого делать. Ассамблея призывает жителей города к тому, чтобы они проявили доброту и терпение в эти неприятные времена. Поставки продуктов из долины Омиги не прекратятся. Рыбаки, которые не смогут работать из-за блокады, получат компенсацию…

Я не сомневалась, что блокада усложнит отбытие Комонота. По изначальному плану изгнанники должны были принять свою естественную форму и взлететь с водопадов Омиги, но как спрятать две сотни взмывающих в небо драконов? Слухи о них дойдут до Джозефа, и кто знает, как он распорядится этой информацией?

Когда я добралась до кабинета спикера Милэй, Эскар, Комонот, Икат и другие предводители саарантраи уже пришли, но встреча еще не началась. Я отвела Комонота в сторону и тихонько рассказала о своих опасениях. Он фыркнул.

– Регент Джозеф не станет рассказывать Старому Арду, что мы летим. Зачем ему помогать им?

– Может, он захочет причинить вред вам, – настояла я. – Если драконы продолжат сражаться друг с другом, он потеряет меньше людей, когда сам станет биться с драконами. Даже Джозеф не сможет не признать эту логику.

– В ненависти нет логики, – высокопарно заявил Комонот. – Он хочет сам сражаться с драконами, а не возвращать войну обратно в горы.

Спикер Милэй слушала наш разговор.

– Если регент услышит, что Порфири доброжелательно относится к драконам, – заговорила она, – разве он не воспользуется этим поводом, чтобы напасть на нас?

– Мы вылетим ночью, – пожал плечами Комонот. – Меня это не беспокоит.

Моего беспокойства могло хватить на нас обоих.

Но, разумеется, беспокоила меня не только блокада. Абдо оставался в прежнем состоянии. Я страшно не хотела уезжать, не узнав, что с ним станет, но ничем не могла ему помочь. Похоже, ему никто не мог ничем помочь.

На седьмое утро блокады Комонот прислал мне записку, в которой говорилось, что мы отбываем на закате. Я положила ее на рабочий стол Найи, и та поправила очки, чтобы ее прочитать.

Но прежде чем Найя успела хоть что-то сказать, штора, отделяющая закуток, отъехала в сторону, и в гостиную вошел Абдо, пошатываясь и дыша так тяжело, словно только что взбежал на пятый этаж. Найя тут же подбежала к нему. Я настороженно выжидала, но по лучезарной улыбке, с которой Абдо смотрел на тетю, я догадывалась, что это и правда он.

«Как ты себя чувствуешь?» – спросила я.

Абдо вылез из объятий Найи и нетвердым шагом подошел поближе ко мне.

«Она заманила меня в мою же ловушку. Я не мог ни заснуть, ни проснуться без ее команды. Но внезапно она… просто ушла. Не знаю почему. – Он покачал головой, как будто не мог поверить в произошедшее. – Ее крючок по-прежнему внутри меня, и она может вернуться в любой момент. Можете отвести меня к Пэнде как можно быстрее?»

Несколько слов, брошенных Найе, и вот мы уже были у двери. Найя подхватила Абдо на спину, и мы побежали к площади Зокалаа и Храму Чахона.

На ступеньках храма Абдо потребовал, чтобы Найя его опустила. Он объяснялся жестами, насколько это было возможно с помощью одной руки. Найя его поняла. Она кивнула, глядя на него полными слез глазами, и расцеловала его в щеки.

– Иди. Я буду ждать тебя здесь.

Я замерла. Может быть, Абдо хотел, чтобы я тоже осталась снаружи? Но он взял меня за руку и потащил за собой. Мы прошли сквозь оглушительный лес веревок и колоколов, а затем мимо великой статуи Случая, совершили омовения и откусили по кусочку хлеба (нужно было положиться на случай; я молилась так пылко, как молился бы любой на моем месте). Абдо потянул меня через двор, но вдруг одна из жриц – с закрытыми глазами – преградила нам путь. При виде ее Абдо замер. Она сделала шаг нам навстречу, хоть ничего и не видела, словно ее ногами управлял бог.

«Это твоя мать?» – беззвучно спросила я.

Абдо лишь бросил на меня полный сожаления взгляд.

Мы добрались до сада с фигурными деревьями. Жрец оказался там – он сидел на лавочке, скрестив ноги. Камба стояла на коленях на мшистой лужайке напротив него. Услышав звук наших шагов, она раздраженно обернулась, но стоило ей увидеть Абдо, как ее лицо смягчилось.

– Клянусь именами богов-близнецов, – произнесла она, поднимаясь на ноги и протягивая ему руку, – я так рада видеть тебя в добром здравии.

Даже Паулос Пэнде не смог сохранить строгий вид. Уголки его губ слегка дернулись кверху – это была тень улыбки.

Абдо не поднимал глаз от земли.

– Значит, ты вернулся, – проговорил Пэнде, задумчиво потирая петушиную сережку на горле. В его голосе звучала нотка печали. – Ты вытолкнул ее, а на это требуется немало сил. – Он подождал, закусив губу вставными зубами и с цоканьем втягивая воздух, пока Абдо что-то ему отвечал. – Отцепить Джаннулу от других не составляет особого труда, – сказал Пэнде наконец. – Насколько я знаю, отцепить ее от себя невозможно. Разве что с помощью медитации превратить свое сознание в воду – тогда крючок может выпасть сам, но… насколько мне известно, никто не пытался такое проделать.

– Камба, – сказал Пэнде, обернувшись к ней. – Скажи, что ты видишь.

– Я вижу пустой крючок, – сказала Камба, изучая голову Абдо, словно она была картой звездного неба. – Свечение слабое, как огонек свечи. Ее здесь нет.