и продажи («Хань Фэй-цзы», 49). Это изящный политический ход: раз от торговцев нельзя избавиться, поскольку они необходимы для экономики, то хотя бы надо неустанно дискредитировать их, одновременно позволяя и дальше заниматься своим делом (Хань Фэй-цзы считает торговцев одним из пяти видов социальных паразитов). Живи Хань Фэй-цзы в наши дни, он говорил бы, что банкиры, конечно, нужны, но их число нужно ограничивать, а профессию не следует превозносить, чтобы у людей не возникало соблазна пополнить их ряды, забросив производство. Главная же цель подобных приемов в том, чтобы ограничить число людей, готовых покупать должности с помощью альтернативных источников личного обогащения. Поэтому, сказал бы китайский мыслитель, нынешним президентам и премьер-министрам более приличествует склонность к земле, а не к биржевой игре — и не потому, что торговля не очень важна, а потому, что она вызывает в обществе гораздо большую разобщенность, чем сельский труд. Коммерция углубляет имущественное неравенство и отвлекает внимание от земледелия и других производительных сфер.

Таким образом, общественное мнение неизменно требовало от китайского правителя поддерживать земледельцев и не позволяло покровительствовать рынкам или попустительствовать расползанию купеческой профессии. Соблюдая ежегодный государственный ритуал, правитель брался за плуг во время вспахивания специальных священных полей. В эпоху Хань в столичном городе Чанъань Восточный и Западный рынки располагались в северо-западной части города. Из девяти городских ворот доступ на рыночные пространства обеспечивался лишь тремя — так было сделано, чтобы купцы и обслуживавший их персонал держались подальше от императорских дворцов. Неслучайно первые в китайской истории меры против торговцев, задокументированные в официальных источниках, по времени совпадают с учреждением империи: императоры династии Хань отчаянно стремились ограничить влияние купцов и монополизировать доходы (помимо прочего, от продажи соли и железа) в руках государства. Купцам было запрещено демонстрировать свое богатство, например носить шелка или ездить верхом. Им и их потомкам не дозволялось поступать на государственную службу, и они платили более высокие налоги. Учитывая то, в каком положении находится Китай сегодня, можно усмотреть определенную иронию в том, что первые китайские законы о торговле дискриминировали купцов.

Таким образом, китайский крестьянин был в своем обществе отнюдь не экономической пешкой. Он олицетворял определенную политическую философию и служил идеалом здоровой человеческой психики. Незапятнанный соблазнами коммерции, крестьянин был чист, честен и доверчив. Полностью посвящая себя тяжелому труду, он был «необработанным материалом», не испорченным образованием или умствованиями, которые могли бы познакомить его с альтернативными идеями или заронить в нем сомнения. Земледелие формировало человеческий характер, который соответствовал ожиданиям правителя. Крестьянин знает свое место; ему присуща неизбывная простота и чужды ненужные искания. Он не подвергает сомнениям систему власти. «Коль народ усерден в земледелии, он прост, а тот, кто прост, боится приказов» («Шан цзюнь шу», 6.8). По словам чиновника VI в. до н. э., управление государством должно быть подобно земледелию: в него нужно вкладывать силы днем и ночью, не забывая о своих границах, — подобно крестьянину, который редко выходит за пределы своего поля («Цзо чжуань», глава «Правитель Сян», 25).

Илл. 8.2. Возделывание полей. Рисунок на основе чернильного оттиска. Сычуань, Восточная Хань

Китайских правителей и в древности, и в современности чрезвычайно пугала перспектива крестьянского бродяжничества: их тревожили картины, в которых недовольные земледельцы покидают поля и отправляются кочевать по стране, заходя в города ради поисков работы или подстрекательства к мятежам. Поэтому у государства имелись серьезные мотивы удерживать крестьян на земле, причем не только для производства еды. Земледелие позволяло правительствам регулировать и организовывать население и человеческий труд, а крепкое сельское хозяйство означало устойчивое общество:

То, в чем прежние ваны наставляли свой народ, — важность земледелия. Когда народ занят земледелием, это не только приносит пользу земле, но также драгоценно для нравов самого народа. Когда народ занят земледелием, он становится простым; когда он становится простым, его легко использовать на службе; когда его легко использовать на службе, безопасность границ обеспечена, а властитель в почете. Когда народ занят земледелием, он становится серьезным, а когда он серьезен, у него не бывает сомнений относительно долга. Когда же у него нет собственных представлений о том, что есть внутренний закон, тогда законы, гарантирующие общее благо, стоят прочно, а все силы народа собираются воедино. Когда народ занят земледелием, богатство страны удваивается; когда это богатство увеличивается, он думает, прежде чем уходить на другое место. Когда серьезно думают, прежде чем переселяться, умирают там, где живут, и не ищут ничего лучшего («Люйши чуньцю», 26/3.1).

Богатство и выгода

До тех пор пока правители сохраняли власть над теми, кто занимался предпринимательством, и могли присваивать — частично или полностью — их доходы, они не были склонны препятствовать извлечению выгоды. Но философы смотрели на богатство и выгоду с точки зрения этики. Все китайские мыслители, независимо от их принадлежности к тому или иному течению, подчеркивали, что богатство способно развращать, а собственность требует управления. Для отрезов шелка и рулонов ткани установлены меры, которые следует соблюдать неукоснительно; что-то подобное должно работать и при стяжании богатств — обществу необходимо разработать систему ценностей, которая удерживает стремление к наживе в подобающих рамках, не допуская ни нужды, ни избытка («Цзо чжуань», глава «Правитель Сян», 28). При этом выгода и процветание имели много значений, от материального достатка до крепкого здоровья и общего благополучия.

Мыслители конфуцианского толка в целом не осуждали накопление богатств. Ведь конфуцианство — философия, ориентированная на стяжание того или иного рода: для саморазвития нужно приобретать умения и средства, а не отказываться от своего потенциала или имущества. Конфуцианцы признают, что стремление к материальному вознаграждению заложено в человеческой природе, но делают важную оговорку: богатство не должно приобретаться аморальными средствами. «Богатство и знатность, полученные нечестно, для меня подобны облакам, плывущим по небу», — говорит Конфуций («Лунь юй», 7.16). «Люди желают богатства и знатности. Если не руководствоваться правильными принципами, их не получишь», — добавляет он в другом месте («Лунь юй», 4.5). В конечном итоге людей следует судить не по тому, сколько имущества и денег они накопили, а исходя из того, как они этого добились и на что они все это тратят.

Соответственно, поступая на службу, человек должен придавать больше значения нравственной стороне своего будущего занятия, а не жалованью («Лунь юй», 15.38). Конфуций понимает, что богатство способно манить людей, но его самого оно скорее отвлекает от более важных дел: «Если есть возможность добиться богатства, то ради этого я готов стать возницей. Но если нет такой возможности, то я буду следовать своим путем» («Лунь юй», 7.12). В конечном