Голос его прервался, из широко раскрытых глаз потекли слезы.Придон замер, впервые видел, чтобы его железный брат плакал. А слезы все бежалии бежали.

– Она умоляла не бросать ее, – выговорил Скиллчужим голосом, тот дрожал и прерывался, – а я метался по Степи и слал ейстрашнейшие проклятия за ее измену, за ее черное сердце, за ее….

Женщина вздрогнула, впервые Придон услышал ее голос, тихий,но исполненный силы и нежности:

– Не надо вспоминать. Мы снова вместе. Теперь дажесмерть нас не разлучит.

Скилл замолчал, рифленые желваки выступили остро, зло, а вглазах полыхнула безумная ненависть. Придон и сам сжимал кулаки: если быпопался тот, кто проделал с его братом такое, рвал бы голыми руками на куски.

– Словом, – закончил Скилл погасшимголосом, – годы шли. Ее сумели выдать замуж. За богатого и знатногочеловека. За достойного. У нее уже был ребенок… мой ребенок, но тот человекпринял его как сына. И воспитывал как сына. Так жили несколько лет… Но ее мужбыл тяжело ранен в схватке с горными племенами, проболел год и умер. Тогда онарешила вернуться в свой старый дом. Ее удерживали, после смерти мужа все еговладения принадлежат ей, там богаче и зажиточнее, но она, как будто ведомая рукойбогини, сперва прислала в Куябу слуг подготовить дом, потом приехала и сама…Вот и вся моя история, брат. Я артанин, потому не могу явиться открыто. Ястарший сын тцара, я – наследник трона, потому не могу взять в жену куявку, этолибо вызовет восстание, либо недовольство в войсках… Но я еще и человек, братмой! Потому я прихожу сюда, прихожу тайком. Здесь единственная женщина, котораявладеет моим сердцем. А теперь еще и мать моего сына. И сын… Ты видел, какойбогатырь?

Утром он тщательно скоблил острым ножом щеки и подбородокперед огромным зеркалом, настолько ясным, что протягивал руку, чтобы потрогатьстоящего в глубине человека. Всякий раз пальцы натыкались на пальцы двойника.Дважды он пытался обмануть его; делал ложные выпады, но как ни хитрил, двойникуспевал повторить каждое движение.

Однако в глубине души оставалось неясное чувство, что еслион сумел бы двигаться быстрее, то двойник не успел бы, не успел…

И вот сейчас он скоблил щетину на щеках и подбородке,всматривался в суровое мужественное лицо двойника. Все то же, что видел впрошлый раз, только на скуле крохотный белый шрамик да над переносицейпоявилась продольная морщинка. Из-за нее он сам кажется себе задумавшимся, нопусть задумываются волхвы и маги, а воины должны жадно тянуться к топору, лицоже подставлять ветру и надвигающемуся простору!

Явился слуга, сказал с поклоном:

– Доблестного героя ждут в обеденном зале… Придонвстрепенулся:

– Тцар приехал? Слуга развел руками:

– Еще нет. Но ждем сегодня. Что поставить на стол квашему приходу?

– Ничего, – ответил Придон решительно. – Несисюда. Я поем здесь.

Слуга развел руками, на лице проступило огорчение, словнобыл очень даже заинтересован вывести артанина и усадить за общий стол, носпорить не посмел, удалился.

Придон поплескал в лицо водой, вытерся, в это время дверьотворилась, трое слуг с широкими подносами начали перегружать еду на его стол.Лица бесстрастные, но в глазах удивление, ведь герой мог бы, пользуясь случаем,за общим столом завести новых знакомых, укрепить старые связи, завести новые…

Придон перевел дух, опасался, что возникнут сложности. Ктоэтих куявов знает, а то и вовсе есть не дадут. Мысли перескочили к Скиллу, нотут же, словно ударившись о раскаленную наковальню, отпрыгнули. Если думать,надо что-то решать, а что – непонятно. Пусть разбираются сами. Скилл – старший.Он умный, мудрый, рассудительный. Разве не признался Аснерд, что все походы вКуявию отважные артанские удальцы совершают даже не ради злата, а из-закуявских красавиц? Это их стараются все похитить, увезти, добыть…

Пусть Скилл выпутывается сам. Ему даже труднее, чем ему,Придону. Здесь он добивается Итании открыто. И получит ее под обозленные крикикуявов при всех. Вскинет на седло и увезет, как богатую добычу. Открыто, привсех.

Больше половины того, что переставили ему на стол, он незнал. Пахло одуряющее. Но не по-артански ублажать себя едой, и он просто ел всеэто благоуханное, даже жрал – с хрустящими корочками, запеченное, изысканное,созданное ценой огромных усилий и соблюдения сложнейших рецептов, жрал… какесли бы складывал в желудок наспех зажаренное на костре мясо оленя.

Напитков и настоев ему принесли на выбор в десяткахкувшинах. Он принюхался, отыскал со знакомым запахом, остальное жестом велелунести.

Нет артанина, кто после сытного завтрака не ощутил бы себяготовым лихо вскочить на коня и ринуться навстречу звону клинков, крику воинови конскому ржанию, – это куявы после завтрака, обеда и даже ужина норовятпоспать или обжулить друг друга. Придон отодвинул стол с пустым кувшином икубком и вскоре вышел в общий зал.

В зале то ли ждут Тулея, то ли здесь вроде деревенскогоколодца, где женщины собираются посплетничать: шушукаются группами у стен,прохаживаются по двое из конца в конец, раскланиваются, точно отмеривая комунебрежный кивок, кому умеренный поклон, а кому и такой, что голова едва нестукается о колени.

Он расправил плечи, молодая кожа блещет здоровьем, поправилперевязь с драгоценными ножнами и медленно двинулся через зал. Плечи взбугрил ислегка подрастопырил, чтобы выглядеть страшнее, таких всегда сторонятся.Придворные шушукались, их глаза осторожно поблескивали, как у затаившихся внорках мелких паучков. Его запомнили хорошо еще с первого появления, теперьшепотом сообщали друг другу, он слышал, что ножны достались варвару нелегко:исхудал, потемнел, морда вся заострилась и стала как у хищного волка. Скулыедва не прорывают кожу, не к добру, глаза ввалились, это еще хуже, наподбородке добавился шрам – еще багровый, со вздутыми краями. Таких бы вообщево дворец не допускать, такие пусть на границах, защищают рубежи и наш сытыйпокой…

По второму ярусу, где могли находиться только особы тцарскойсемьи или же специально отправленные туда лучники, медленно двигалась Иргильда.Лицо ее оставалось бледным и бесстрастным, только в глазах время от временивспыхивали искры раздражения, а щека нервно дергалась.

– Мне кажется, – заметила она с недобрымудовольствием, – он не жилец на этом свете. Какой-то он весь… несчастный.

К перилам старалась не подходить слишком близко: страшиласьвысоты, к тому же из глубокой тени, неузнанной, проще замечать на лицахпридворных те выражения, которые человек допускает только наедине с собой или вполной уверенности, что его никто не видит.

За ней, стараясь держаться поближе, двигались теснойгруппкой целый ворох женщин и оба мага. Горасвильд явно гордился возможностьюстоять рядом с Иргильдой, старый Барвник явно тяготился, но, пока тцаротсутствует, кто смеет отказать в желании жены тцара сопровождать ее напрогулках? Сейчас он проводил задумчивым взглядом прямую спину с широкимиплечами. Поперек косых мышц багровеет свежий шрам, чересчур близко к спинномухребту. В глазах вызов и отчаяние, мрачная решимость драться со всем светом.