фрагмента: в отчётах они не упоминают ни названия, ни части кости, фрагмент которой был обнаружен:

«Если не удаётся определить, в каком месте тела кость изначально находилась, значит, не удаётся определить и что это, собственно, за кость».

Рита Ларье считает, что выводы профессоров не находят поддержки в научной литературе и частично строятся на неверных рассуждениях.

«Заявление, что это кость ребёнка, фактически бездоказательно», — говорит Ларье.

Больше ей нечего добавить — во всяком случае, пока она не имеет перед глазами самого фрагмента. Но она готова поехать в Драммен вместе со знакомым остеологом и изучить кость на месте.

Я связываюсь с Кристером ван дер Квастом: норвежская полиция говорит, что для подобного исследования необходимо его разрешение. Он не отказывает напрямую, и тогда я звоню матери Терес Юханнесен: она тоже не против проведения повторной экспертизы.

Время поджимает, а окончательного ответа так и нет.

После неоднократных напоминаний я, наконец, получаю сообщение от ван дер Кваста: независимым остеологам не разрешается осматривать кости.

Разгаданная загадка

Два приговора, которые мне осталось изучить, с самого начала выглядят самыми странными.

Как в случае с Юханом Асплундом, так и в случае с Трине Йенсен и Грю Стурвик, Томас Квик должен был самостоятельно проехать на машине огромные расстояния — и это за много лет до того, как он научился водить. В обоих приговорах суд не находит достаточных доказательств технического характера, и решения основываются исключительно на рассказах Квика. В обоих случаях одним из немногих доказательств вины Квика служат ранее вынесенные приговоры — довольно примечательная логика, ведь, согласно шведскому законодательству, каждое новое дело должно рассматриваться независимо от совершённых прежде преступлений.

Так как же суд мог принять решение, основываясь исключительно на словах Квика?

Слушание дела по обвинению Томаса Квика в его шестом и седьмом убийствах планировалось на 18 мая 2000 года в Фалунском окружном суде, однако в целях безопасности его провели в здании Стокгольмского суда, в зале, скорее напоминавшем бункер. Одетого в светло-серый весенний пиджак Квика провели через боковой вход и посадили рядом с Клаэсом Боргстрёмом и Биргиттой Столе. Всё происходило в обычном режиме; все актёры этой драмы прекрасно выучили свои роли и были готовы рисковать чуть больше, чем прежде.

Прокурор ван дер Кваст представил свои требования и зачитал первый пункт обвинения:

— 21 августа 1981 года в районе Свартскуга Оппегордского муниципалитета Норвегии Квик лишил жизни Трине Йенсен путём нанесения удара по голове и последующего удушения.

Квик признал себя виновным и собирался рассказать, как всё происходило, как вдруг ван дер Кваст прервал его, решив для начала показать запись следственного эксперимента и зачитать сказанное Квиком на допросе. Лишь когда ван дер Кваст закончил, Квику позволили рассказать свою историю.

Квик сел в машину и поехал в Осло, чтобы найти подходящего мальчика, однако на глаза ему попалась семнадцатилетняя Трине. Он попросил её показать дорогу к Королевскому дворцу.

— К несчастью, она села в машину, — прозвучал срывающийся голос Квика.

Он всхлипнул, а затем, делая длинные паузы, описал своё «гротескное и странное поведение», под которым в данном случае подразумевалось избиение, раздевание и, наконец, удушение девушки ремнём её же сумки.

К тому моменту все уже знали: главная трудность полиции в делах Квика — это невозможность хоть каким-то образом связать его с преступлением.

— Мы тщательно следим за его историями и проверяем их, — заявил ван дер Кваст.

Клаэс Боргстрём поддержал его и пояснил присутствовавшим на слушании журналистам:

— Во время следственного эксперимента он находился в тридцати метрах от места, где лежало тело. И это в огромном лесу в Норвегии, спустя восемнадцать лет после происшествия!

Биргитта Столе объяснила суду психологические механизмы, которые превратили Квика из обыкновенного человека в серийного убийцу:

— До тринадцати лет Томас Квик подвергался насильственным действиям сексуального характера со стороны отца. То, насколько всё это было безжалостно и жестоко, пугает и ужасает. Но ещё сильнее у Квика выражен страх перед матерью.

Затем она пояснила, как Квик, когда ему было всего четыре, стал свидетелем рождения младшего брата Симона, которого родители убили у него на глазах, после чего отец взял сына в лес, где они вместе закопали тело убитого младенца.

— Когда Томасу Квику было примерно четыре года и десять месяцев, мать попыталась утопить его в проруби, — продолжила Биргитта повествование о детстве Квика, наполненном, казалось, бесконечными страданиями и злом.

Председатель суда Ханс Шёквист слушал её с растущим удивлением и, когда она закончила свою речь, спросил:

— Эти сведения проверялись?

— Нет, — ответила Столе, — но обычно на терапевтических сеансах рано или поздно нам удаётся выяснить, если что-то было не так.

Несомненно, казалось странным, что маньяк, педофил и гомосексуалист дважды решил отправиться из Фалуна в Осло, чтобы изнасиловать и убить женщин. Но у терапевта был ответ и на этот вопрос: речь шла о мотиве убийств.

— Убийства женщин и девочек — это месть, ненависть ко всем женщинам, поскольку они олицетворяют его мать.

Далее упоминалась сестра-близнец и существующая внутри Квика агрессия. Это агрессивность зависти, — пояснила Столе и подытожила: чтобы рассказать о столь безнравственных вещах, как эти убийства, требуется быть человеком в высокой степени нравственным.

Глава отделения Сэтерской лечебницы Бенгт Эклунд также явился в суд, чтобы, как сказано в решении, засвидетельствовать: «Томас Квик имел ограниченный доступ к норвежским газетам и не мог читать их без ведома Эклунда».

Чтобы придать словам Квика больше веса, Свен-Оке Кристиансон рассказал об эксперименте, который провёл на кафедре психологии Стокгольмского университета с десятью испытуемыми. Им предложили прочитать несколько статей об этих убийствах в норвежских газетах, а затем по памяти пересказать ход событий. Их пересказы сопоставили с известными полиции фактами и приведёнными в прессе описаниями. Как и ожидалось, в их заявлениях содержалось приблизительно одинаковое количество верных деталей — и не важно, с чем проводилось сравнение. Когда же подобному анализу подверглись слова Томаса Квика, разница оказалась поразительной: в его истории насчитывалось куда больше верных подробностей, известных только полиции и не описанных в газетных статьях.

На судей хитроумный план Кристиансона произвёл сильное впечатление. Его эксперимент подробно изложен в решении, которое заканчивается следующими словами: «Результат эксперимента приводит к выводу, что Томас Квик владел специфической информацией в большем объёме, чем было представлено в газетах».

Чтобы суд не пошёл по ложному пути и не счёл, что дополнительные сведения Квик мог получить из другого источника — в частности, от следователей и своего терапевта — Сеппо Пенттинен и Биргитта Столе засвидетельствовали, что никоим образом не