Рана была побольше первых двух, и Примо невольно дёрнулся кней рукой, будто от боли или проверить, насколько она серьёзна.

— Эта тебе как? — спросила я. — Достаточнобольшая?

Он зарычал, показав клыки, слишком большие даже для егопасти.

Я сделала именно то, что хотела сделать. Спасибо долгимбесплодным штудиям Жан-Клода, я теперь обрела новое оружие. До сих пор ябоялась бить слишком близко к жертве — будь у этого студента какие-топарапсихические способности, ему могло бы достаться больше, чем Примо. Нотеперь я знала своё новое оружие, понимала, чувствовала.

Я махнула в сторону лапы Примо, сжимавшей студента, и рукараспоролась от локтя до запястья. Кровь потекла алой струёю, и если бы сердцебилось сильнее, хлынула бы толчками из артерий, но для этого кровяного давленияне хватало.

— Ты хочешь спасти вот этого? — Примо встряхнулжертву в руке. — Он уже сдох, только на корм для собак годится.

— Сердце у него ещё бьётся, — сказал Жан-Клод.

Но ещё несколько секунд — и искусственное дыхание не спасётего от повреждения мозга. Я взметнула обе руки вверх и резанула Примо, пытаясьвзрезать ему руку, как потрошат рыбу, но глубокие ткани не поддались. Я могларазрезать кожу и мясо, но жилы держались, а этого Примо хватало, чтобы задушитьжертву до смерти. Упрямый, гад.

— Если ты немедленно не отпустишь этого человека,Примо, я усмотрю в этом прямой вызов моей власти.

— Усматривай чего хочешь, но я не буду мальчишкой длябитья за все это!

Он указал не на меня, а на лежащих вокруг без сознаниялюдей, на Базза, который стоял близко, но не слишком: он знал, что уступает намвсем по классу.

— Да будет так, — сказал Жан-Клод. А у меня вголове он произнёс: — Ma petite, это не нож, не просто одиночный клинок, этомагия. Если ты могла обратить против него часть его силы, отчего же не всю?

Я хотела спросить, что он имеет в виду конкретно, но онпоказал мне. Как будто мой мозг стал стеной, и он просто впечатал в неё ответ.Я поняла, и колебаться не стала. Мне не свойственно колебаться, когда на картупоставлена чья-то жизнь.

Я не стала поднимать руку или показывать ею — это не игра вмяч. Я могла воздействовать на его щиты, а они покрывали все его тело. И яподумала об этой магической защите как о целом, я бросила свою силу на всю этузащиту, и когда ощутила её целиком, будто гладила руками невидимую кожу,обратила против него. Превратила в направленные внутрь лезвия. Как будто Примооказался в шкуре вывернутого наизнанку дикобраза с кинжалами вместо колючек.

Каждый дюйм его кожи внезапно окрасился кровью. Он завопил,и кровь хлынула у него изо рта, завопил горлом, покрытым десятками ран. Завопил— и выпустил студента.

Клей и темноволосый вервольф подхватили упавшего и оттащилиего в сторону — просто в сторону. Я хотела бы посмотреть, проверить, что онизаставят его дышать, но у меня были другие проблемы.

Примо бросился на нас, но споткнулся и свалился начетвереньки. Я поняла, что ослепила его. Не насовсем, но достаточно. Сегодня онбудет слеп.

Он ревел и орал таким голосом, будто глотал битое стекло.

— Будь ты проклят, Жан-Клод! Будь ты проклят! Ты щенок,а не вампир, ты сам бы никогда такого не смог! Ты не вампир!

— Ты приехал в Сент-Луис убить меня и занять моё место?

Примо поднял окровавленное лицо на голос Жан-Клода:

— А почему бы и нет? Почему бы мне не завладетьгородом?

— Ты даже собой не владеешь, Примо, вот почему. Одной силымало, чтобы править этим городом.

Я могла бы оглянуться и посмотреть, как он говорит, но вэтом не было нужды. Сейчас я была ближе к нему, чем если бы даже держала его заруку. Я знала то, что знала до того, но это было на задворках сознания.Жан-Клод использовал вампирские метки, связывающие нас, так открыто и тесно,как никогда до сих пор. Мне следовало бы рассердиться, но я не сердилась.

Кто-то из официантов склонился над человеком, которогопытался убить Примо. Он откинул голову лежащего назад и дышал ему в рот.Лежащий внезапно дёрнулся, и первый вдох прозвучал громко.

Черноволосый вервольф, имени которого я не могла вспомнить,поднял вверх большой палец. Человек будет жить. С ним все будет нормально. Иникакая гора мышц не могла бы освободить его вовремя. Ничто другое его неосвободило бы, не убивая Примо, хотя, как по мне, это стоило бы сделать. Я бысказала, что Примо надо убить, и лучше сейчас, пока он не оправился.

Голос Жан-Клода шепнул мне в ухо:

— Если здесь кто-нибудь умрёт, намного труднее станетвсех убедить, что ничего плохого здесь не происходило.

Я покачала головой и подумала, что всей вампирской мощи вмире не хватит замутить мозги такой большой аудитории. Тем более после такогопотрясения.

— Ты сомневаешься во мне, ma petite?

Он вдруг оказался вплотную за мной. Изящная белая рука легламне на плечо, окружённая разливом белых кружев, и мелькнул чёрный бархатныйрукав, обрамляющий эти кружева.

Я подняла руку и ощутила, что кожа его холодна, будто он непитался сегодня или же потратил колоссальное количество энергии. В бархатерукава было больше тепла, чем в его пальцах. Он был опустошён. Сколько же унего ушло энергии, чтобы мысленно говорить со мной? Или случилось ещёчто-нибудь, о чем я не знаю?

Остальные охранники в чёрных рубахах тоже зашевелились —медленно, скованно, будто хорошо побитые. Примо, очевидно, ощутил их движение,потому что сказал:

— Даже слепой я от них смогу отбиться.

Он встал в стойку, приподнявшись на носки. От этого движениядолжно было стать неимоверно больно, но он даже не поморщился. Однойокровавленной рукой он опёрся об пол, другую поднял, будто стараясь ощутитьдвижение. Слишком этот жест отдавал боевыми искусствами, чтобы отнестись к немубез внимания. Здоровенный мужик, вампир, почти нечувствительный к боли, сумасшедший,да ещё обученный боевым искусствам. Я так не играю.

Натэниел подошёл ко мне, держа в руках мой пистолет. Онпротянул мне оружие, не говоря ни слова, точно как я его учила: рукоятьювперёд, пальцы подальше от спуска.

Я улыбнулась ему половиной той улыбки, что он заслужил,потому что не сводила глаз с окровавленного великана. Перед тем, как сунутьпистолет в кобуру, я сняла его с предохранителя. Что-то мне подсказывало, чтокогда Примо на нас бросится, терять долю секунды на этот щелчок будет излишнейроскошью, которую я не смогу себе позволить.

Но он не бросился. Нет, он придумал кое-что поинтереснее. Оттакой сильной соединенности с Жан-Клодом я ощутила себя в большей безопасности,а ощущение безопасности — само по себе нечто вроде самонадеянности. Этасамонадеянность заставила меня забыть, что по-настоящему старый вампир можеттебя ранить не только физически. Самонадеянность Жан-Клода заставила меня обэтом забыть.