— Что-то здесь не так.

— Ты потеряла больше крови, чем думаешь, —объяснил Байрон.

— Анита! — позвал Натэниел, и я почему-то слишкоммедленно повернулась к нему. — Анита, пойдём в гримуборную. Там мы тобойзаймёмся.

Я кивнула и подняла руку на уровень плеч, чтобы унять кровь.Рукав жакета превратился в кровавую тряпку, а я только сейчас заметила. Что-тобыло жуть до чего неправильно, и я никак не могла понять, что. Я знала, чтопричиной могло быть создание нового триумвирата с Дамианом и Натэниелом, но этоотвечало на вопрос «почему», а не «что». А «почему» для меня в этот момент немного значило; вот «что» — это действительно серьёзно.

Байрон взял меня за руку, чтобы провести в дверь, которуюоткрыл для нас Натэниел. Когда я прошла мимо Натэниела, что-то открылось междунами, как дверь, и эта дверь хотела закрыться вокруг нас, прижать нас друг кдругу.

Байрон в буквальном смысле встал между мной и Натэниелом, недавая мне его коснуться. Я зарычала на него, и Натэниел эхом отозвался у негоиз-за спины.

— Полегче, котята! Я только выполняю приказ МастераГорода. — У него чуть расширились глаза, и от него пахнуло… если нестрахом, то чем-то очень похожим. — Ты помнишь, как ты ощутила там поцелуйЖан-Клода?

Он схватил меня за раненое запястье и ткнул в рану пальцами.

— Больно!

Я повернулась к нему, рассердившись — нет, готоваярассердиться.

— Зато теперь ты можешь думать. Верно?

Эти слова заставили меня шагнуть в глубь раздевалки. Байроншёл за мной, держа за запястье, но теперь не сжимая — чтобы не сделать больно,скорее просто вёл за руку.

— Что с нами творится? — спросила я.

— Похоже, что вы все вышли на новый уровеньсилы, — сказал Байрон, ведя меня между столами, усыпанными гримом идеталями сценических костюмов.

— И что это значит? — спросила я.

Он остановился перед большим металлическим шкафом в дальнемконце комнаты.

— Это значит — ответь на мой вопрос. Ты помнишь, какощутился тот поцелуй в зале?

Он открыл шкаф, набитый всякими приспособлениями для уборкии мелочами, которые всегда могут понадобиться. На верхней полке — ему пришлосьвстать на цыпочки — нашлась аптечка первой помощи, довольно увесистая.

— Он будто выпил мою душу… — При попытке высказатьсястоль поэтично я покраснела, осеклась и начала сначала. — Я раньше думала,что он утоляет ardeur во время секса со мной, но если этот поцелуй кормил ту жетварь, то Жан-Клод сдерживал себя.

Байрон, отчаявшись найти на столе свободное место, дал ящикНатэниелу, попросив подержать, а сам стал в нем рыться.

— Сдерживался, лапонька, уж можешь мне поверить.

— Откуда ты знаешь?

Он посмотрел на меня честными глазами.

— Жан-Клоду когда-то нравился Лондон, очень нравился, амне нравилось, что ему нравится Лондон.

Что-то почти неприятное было в его интонации к концу фразы.

— Мне извиниться? — спросила я.

— Ты лучше руку выше держи, — сказал он. В руках унего была целая куча предметов, но он ещё что-то искал. — Извиняться не зачто, зайка. Если не считать Ашера, Жан-Клод всегда предпочитает уговаривать. А,вот, нашёл.

Он поднял нераспечатанную пачку марлевых салфеток, улыбнулсямне совершенно безобидно, как-то даже не по ситуации.

— А теперь покажем дяде Байрону, какое у нас на ручкебо-бо.

Я тоже посмотрела на него не слишком дружелюбно:

— У меня потеря крови, а не повреждение мозга. Так чтоможешь не сюсюкать.

Он пожал плечами:

— Как скажешь, цыпочка.

Я было стала его поправлять, но передумала. Байрон своиласкательные прозвища, почти всегда одни и те же, адресовал всем. Еслипринимать это близко к сердцу, разговора с ним не получится. А я уже усталасегодня, и потому промолчала.

— Почему он не хотел, чтобы я трогала Натэниела?

Байрон посмотрел на меня как на тупицу:

— Потому, рыбонька, что если поцелуй Жан-Клода оказалсявдруг так силён, твой тоже мог бы оказаться. Слуга растёт в силе вместе смастером. — Он оглядел все, что было у него в руках, помотал головойнетерпеливо и вывалил все это обратно в ящик. — Подавай мне, чтопопрошу, — сказал он Натэниелу.

Тот кивнул, но смотрел он на меня. И я таращилась в этилавандовые глаза.

Байрон щёлкнул пальцами между нашими лицами. Мы обавздрогнули.

— Так, вы двое, друг друга не трогайте, пожалуйста.Опасно потому что. А ты сними жакет, зайка.

Я послушалась, но рукав стянуть было больно. Однако ахнула ятолько тогда, когда посмотрела на рану. А Натэниел тихо сказал:

— Вот блин!

Обычно укус вампира — аккуратные дырочки, почти деликатные.Здесь было не так. Похоже было, что Примо, всадив в меня клыки, ещё и другиезубы вонзил в кожу, и это выглядело как звериный укус. Большой и злобныйзвериный укус. Кровь сочилась из самых глубоких ранок, оставленных клыками,текла приятной такой ровной струйкой. Как я её увидела, так сразу закружиласьголова, и рана заболела адски. Почему всегда, когда видишь кровь, больусиливается?

— Тебе повезло, что ты ещё стоишь, — сказалБайрон. Он босой ногой подцепил стул, пододвинул ко мне и велел: — Сядь.

Я села, потому что, честно говоря, что-то было со мной нетак. Рана достаточно серьёзная, чтобы я её заметила раньше — заметилапо-настоящему. На долю дюйма глубже или в сторону, и я бы истекла кровью почтидо смерти, не успев понять причины.

— Почему я её раньше не заметила?

— Я видал, как зачарованные до смерти истекали кровьюиз крошечных ран, улыбаясь до самого конца, кисанька. — Он разорвалобёртку пачки, достал салфетки. — Приложи вот это и прижми как следует. Тына эту ночь достаточно потеряла крови, давай попробуем сберечь, что осталось.

Когда доходило до серьёзных вещей, ласкательные прозвищапропадали. Он всего две недели в городе, а я уже знаю, что когда заиньки,птички и рыбоньки не слышны, ситуация оставляет желать лучшего.

— Чем я могу помочь? — спросил Натэниел.

— Найди ещё салфеток. Тут только одна пачка, а надобудет больше.

Натэниел поставил аптечку на стул, придвинул его к Байрону ипошёл к дверям. Очевидно, он знал, где искать другую аптечку.

— А у вас тут бывают серьёзные травмы? — спросилая.

— Обычно царапины, — ответил он, — хотя тебябы удивило, сколько женщин пытаются кусаться.

Я подняла удивлённые глаза. Он осклабился: