И голос его был низок и тих, как скользящий по коже мех.

— Ma petite, впусти меня. Впусти. Не оставляй нахолоде.

Я открыла рот сказать «конечно» и закрыла его. Когда-то,когда мы были связаны куда меньше, чем сейчас, он брал у меня энергию, неотворяя кровь. Это было, когда в город завалились страшные чужие вампиры, и мыне могли перед ними показать слабость. А если бы они выяснили, что слугаМастера Города не позволяет ему брать у себя кровь, они бы сочли это оченьбольшой слабостью.

Ему нужно было подпитаться, отчаянно нужно было.

— А в чем дело? — Я обрела голос, хриплый, совсемне такой бархатный, как у него. — Отчего ты столько потерял энергии?

— Я сделал все, что можно было сделать издали, чтобыоблегчить тебе жизнь.

Я подняла руку, дотронулась до его щеки:

— Ты себя опустошил ради меня.

— Ради твоего душевного спокойствия, — прошепталон, и его голос прокатился у меня по позвоночнику капелькой воды, щекочущей всениже и ниже.

— Тебе нужно есть, — сказала я.

Он слегка кивнул; мои пальцы ощутили движение прохладнойкожи. А у меня в голове он шепнул:

— Если я должен держать Примо под контролем, то да.

— Ты не о крови, — сказала я.

— Не о крови, — подтвердил он и другой рукойкоснулся моей заклеенной щеки. — Ты ранена?

— Не сильно, — ответила я уже почти своим голосом.Я поняла, что он отодвинулся, давая мне подумать. Не то чтобы он должен был этосделать, но он хорошо меня знал. Если бы он сейчас не дал мне думать, я быразозлилась. Потом.

— Ты не про то, что мы делали, когда в городе быличлены совета? Ты чего-то другого просишь.

Голос у меня в голове:

— Что-то случилось из-за твоей связи с Натэниелом иДамианом. Во всем стало больше силы, но и нужно её тоже больше. Я слишком долгосебе отказывал, ma petite.

Его ладони скользнули вдоль линии моего подбородка, взялимоё лицо лодочкой, и пальцы ушли в теплоту волос. Я услышала его мысль, что онгреет руки в моих волосах. Так ему было пусто, холодно, голодно. Никогда я еготаким не видела. Никогда.

Это был не его голод. Я повернулась посмотреть на Натэниела,который отошёл прислониться к стене. Он был не настолько близко, чтобы такизлучать голод. И посмотрел на меня чистым взглядом лавандовых глаз. В голове яего не ощущала, были только Жан-Клод и я, но даже при этом голод его ощущалсякак голод Натэниела или Дамиана по прикосновению.

Поглядев в эти невероятно тёмные синие глаза, я шепнула:

— Тебе достался их голод.

А он сказал вслух:

— Боюсь, что да.

— Что можно сделать? — спросила я.

— Впусти меня, ma petite, впусти за свои прекрасныещиты.

Голос его прошелестел по коже, будто атласом по голому телу.

Я поёжилась, и только холодное прикосновение его рук помогломне справиться с подкосившимися коленями. Глядя в эти глаза, в это лицо, яшепнула:

— Да.

Его лицо заполнило мои глаза, и губы его коснулись моих. Яждала, что он схватит меня в объятия и поцелует со всем неистовством своегоголода, но этого не случилось. Он лишь касался меня ртом, и едва-едва. Я самаприжалась к нему, подняла руку его коснуться, но он положил руку мне на плечо,удерживая. Через секунду я поняла, почему он так поступил: потому что вся душамоя выплеснулась в губы, вся моя суть превратилась во вкус на губах. Сила,магия, моё сердце и душа — все было в этом лёгком касании губ. Я раньше думала,что мы утоляли ardeur друг другом, но ошибалась. Он едва-едва пил с моих губ,осторожно, и хотел куда большего. Я ощущала это, чувствовала его голод. Но онсдерживал меня руками, лежавшими на моих плечах, хоть я и стремилась сократитьрасстояние. И я знала его знанием, что голая кожа — это голая кожа, и полноеприкосновение может меня просто осушить.

Такого осторожного поцелуя я в жизни своей не знала, итакого неутолённого желания поцелуя — тоже. Я слегка постанывала, потому чтохотела куда большего. Намного большего.

Когда он отодвинулся, пятнышко помады алело у него на губах.И на щеках появилась едва заметная краска. Он был как холод зимы, едва тронутыйлегчайшим прикосновением марта, когда тепло ещё только обещается, не всерьёз,не сейчас, а лишь далёкая надежда. Но надежда лучше её отсутствия.

Он судорожно сглотнул слюну, веки его затрепетали, на мигзакрывшись, и тогда он выпрямился, твёрдо удерживая меня за плечи.

— Это лишь лёгкая проба того, что мне нужно, ma petite.

— Не останавливайся, — попросила я.

Он улыбнулся, но печально.

— Пусть ослабеют все эффекты, а потом ты мне скажешь, получули я больше.

Я покачала головой. О чем это он? Конечно, конечно получит!

— Это моя вина, ma petite. Я попросил тебя впуститьменя за твои щиты. Я не думал, что ты снимешь всю защиту своего достаточносущественного арсенала. И это ошеломило нас обоих. — Он смотрел на меня,будто увидел во мне что-то новое — или кого-то нового. — Я должен занятьсянашей почтеннейшей публикой.

Он чуть не прикоснулся ко мне снова прощальным поцелуем, ноотодвинулся и велел кому-то:

— Кто-нибудь, побудьте с ней, пока она не придёт в себясовсем. Нет, не ты, она ещё не совсем в себе. Я думать боюсь, что она можетсделать, если ты сейчас её коснёшься.

Голос его, когда зазвучал снова, заполнил весь клуб, отдалсяв самых тёмных уголках — и при этом казался интимным, будто что-то шептал тебе,и только тебе.

— Примо прошёл сквозь кровь и огонь, чтобы возродитьсясегодня для вас. На ваших глазах он превратился из воина кошмаров в любовникагрёз.

— Слишком они напуганы, никто не поверит.

Это был голос Натэниела. Я повернулась на голос, но лицобыло другое. Натэниел стоял чуть поодаль, а Байрон — настолько близко, что меняэто испугало. Ему ещё и трехсот лет не было, и обычно он передвигался какчеловек. Силы у него большой не было и никогда не будет, но сегодня я даже незнала, что он так близко от меня. И это меня отрезвило больше, чем что-либодругое. Я не услышала слабейшего из новых вампиров, которых пригласил в городЖан-Клод. Плохой некромант. Двойка.

— Ты никогда его не видел, когда он вот такнапитается, — сказал Байрон. — Смотри.

Я подавила в себе желание посмотреть на Жан-Клода и сталасмотреть на публику. Глаза расширенные, лица бледные или раскрасневшиеся.Кто-то из посетительниц ещё прятался под столами. Если бы драка не отрезала ихот выхода, они бы удрали. Не хватало только таблички над ними «Напуганные досмерти». Наверное, дело в таком количестве пролитой крови, какой им в жизнивидеть не приходилось. Действительно, страшновато выглядит.