Время шло, и Мэгги все сильней тосковала по родным местам.Она уже знала, в Северном Квинсленде никогда она не будет чувствовать себя какдома. Прежде всего, она плохо переносит здешний климат, возможно, потому, чтопочти всю жизнь провела в сухих, даже засушливых краях. И ей тошно от того, каквокруг безлюдно, неприветливо, все дышит гнетущим сонным оцепенением. Тошно оттого, что вокруг кишмя кишат насекомые и всякие ползучие твари, каждая ночь —пытка: наводят страх громадные жабы, тарантулы, тараканы, крысы; никакимисилами не удается выгнать их из дому, а она смертельно их боится. Такие они всеогромные, наглые, такие… голодные! Больше всего ей были ненавистны «данни» —так на местном жаргоне назывались уборные, и этим же уменьшительным именемназывали Данглоу — неизменный повод для шуточек и острот. Но мерзостней этих«данни» в округе Данни и вообразить ничего невозможно: в здешнем климатенемыслимо копать ямы в земле, тогда не миновать бы брюшного тифа и прочего втом же роде. И такую яму заменял обмазанный дегтем жестяной бак, он источалзловоние, привлекал гудящие рои мух, кишел всякой насекомой нечистью. Раз внеделю бак вывозили, а взамен ставили пустой, но раз в неделю — это очень,очень редко.

Все существо Мэгги восставало против способности здешнихжителей преспокойно относиться к такой мерзости как к чему-то понятному иестественному; да проживи она в Северном Квинсленде хоть всю жизнь, она и тогдас этим не примирится! И однако, она в отчаянии думала — пожалуй, это и правдана всю жизнь, во всяком случае до тех пор, пока Люк не станет слишком стар дляработы рубщика. Как ни тосковала она по Дрохеде, как ни мечтала о ней, гордостьне позволяла признаться родным, что муж совсем ее забросил; чем признать такое,яростно твердила себе Мэгги, лучше уж терпеть эту пожизненную каторгу.

Проходил месяц за месяцем, прошел год, подползал к концувторой. Только неизменная доброта Мюллеров удерживала Мэгги в Химмельхохе, иона все ломала голову над той же неразрешимой задачей. Напиши она Бобу, онтотчас телеграфом выслал бы ей денег на дорогу домой, но несчастная Мэггипросто не могла объяснить родным, что Люк ее оставил без гроша. Если уж она имэто скажет, придется в тот же день расстаться с Люком навсегда, а она еще нерешалась на такой шаг. Все правила, в которых она воспитывалась с детства, недавали ей уйти от Люка: и вера в святость брачного обета, и надежда, что раноили поздно у нее появится ребенок, и убеждение, что Люк по праву мужа воленраспоряжаться ее судьбой. Да еще и собственный характер мешал — и упрямая,неодолимая гордость, и досадная мыслишка, что ведь во всем не один Люк, а и онасама виновата. Что-то с ней не так, а то бы Люк уж наверно вел себя по-другому.

За полтора года изгнанничества она его видела только шестьраз и, даже не подозревая, что есть на свете такая штука — гомосексуализм,часто думала: надо было бы Люку венчаться с Арне, ведь они наверняка живутвместе и Люку общество Арне куда приятней. Они уже стали партнерами на равных иразъезжают взад и вперед по всему тысячемильному побережью, куда позоветпоспевший сахарный тростник, и, видно, ничего им не интересно, кроме работы.Когда Люк все же навещает жену, он и не думает ни о какой близости — посидитчас-другой, поболтает с Людвигом и Энн, потом пойдет с Мэгги прогуляться,дружески поцелует на прощанье — и опять поминай как звали.

Все свободное время Людвиг, Энн и Мэгги проводили зачтением. Библиотека в Химмельхохе оказалась богатая, не то что несколькокнижных полок в Дрохеде, несравненно больше давала разнообразных сведений, втом числе и «неприличных», и Мэгги из книг многое почерпнула.

Однажды воскресным июньским днем 1936 года Люк приехалвместе с Арне, оба явно были очень довольны собой. И объяснили: они решилиотменно побаловать Мэгги — приглашают ее на «силид».

Почти повсюду в Австралии разношерстные и разноплеменныепереселенцы рассеиваются по стране и становятся заправскими австралийцами, авот в Северном Квинсленде выходцы из разных стран цепко держатся занациональные обычаи и традиции; больше всего здесь китайцев, итальянцев, немцеви шотландцев с ирландцами. И когда затевается силид, съезжаются все до единогошотландцы за многие мили.

К изумлению Мэгги, Люк с Арне явились в шотландских юбках ивыглядели в этом наряде, решила она, когда опомнилась и перевела дух, простовеликолепно. Для человека мужественной внешности не придумаешь болеемужественной одежды: юбка отлично гармонирует с широким ровным шагом, сзадиразвеваются складки, спереди не шелохнутся, кожаная сумка мехом наружуприкрывает чресла, подол доходит до середины колена, открывает крепкие стройныеноги, обтянутые тугим трико в косую клетку, в туфлях с пряжками. Надеть плед икуртку в такую жару было невозможно — Арне и Люк ограничились белыми рубашками,до середины распахнутыми на груди, рукава засучили выше локтя.

— А что это такое — силид? — спросила Мэгги, когдаони пустились в путь.

— Это гэльское слово, значит сборище, вечеринка станцами.

— Почему же вы в юбках?

— На силид иначе нельзя, а нас всегда зовут, где нипразднуют, от Брисбена до Кэрнса.

— Вот как? Да, наверно, вам часто приходится ходить наэти праздники, не то не представляю, как бы Люк выложил деньги на такой костюм.Правда, Арне?

— Надо же человеку и отдохнуть немножко, — не безвызова ответил Люк.

Силид справляли в каком-то полуразвалившемся сарае посредигнилой, болотистой, поросшей мангровыми деревьями низины, что тянется вдольустья реки Данглоу. «Ну и запахи же в этих краях, — с отчаянием подумалаМэгги, морщась от этой неописуемой смеси. — И так разит черной патокой,сыростью, уборными, а тут еще и мангровым болотом. Все гнилостные испаренияпобережья слились воедино».

Мужчины и впрямь все, как один, явились на силид в национальныхкостюмах; Мэгги со спутниками вошла в сарай, огляделась и поняла, какойсеренькой должна чувствовать себя пава, ослепленная многоцветным великолепиемпавлина. Мужчины совсем затмили женщин — те с каждым часом словно становилисьеще бесцветней и незаметнее.

В одном конце сарая, на шатком помосте, стояли двамузыканта, одетые одинаково и особенно пестро — многоцветная клетка на голубомфоне, — и дружно дудели на волынках развеселую мелодию хороводного танца —рила, светло-рыжие волосы их стояли дыбом, по багровым лицам градом катилсяпот.

Иные пары плясали, но всего шумней и оживленней было там,где какие-то мужчины раздавали окружающим стаканы — наверняка с шотландскимвиски. Не успела Мэгги опомниться, как ее и еще нескольких женщин оттеснили вугол, и она с удовольствием осталась тут, завороженно глядя на происходящее. Нина одной женщине не видно было клетчатой ткани цветов клана, ведь шотландскиеженщины не носят складчатой юбки, только плед, а в такую жару немыслимо кутатьплечи большущим куском плотной тяжелой материи. И женщины были в обычных дляСеверного Квинсленда безвкусных ситцевых платьях, совсем тусклых и жалких рядомс пышным национальным одеянием мужчин. Эти щеголяли кто в огненно-красном сбелым — цвета клана Мензис, кто в угольно-черном с ярко-желтым — цвета кланаМак-Лауда из Льюиса, были тут и нежнейший голубой в красную клетку — клан Скен,и многоцветная яркая клетка клана Оуглви, и очень славная, красно-черно-серая —клана Макферсон. Люк носил цвета клана Мак-Нил, Арне — якобитов Сэсенеков. Дочего красиво!