— Да, что и говорить, ты все устроил очень для себяудобно!

— Надо думать. Послушай, Мэг, мы же разбогатеем! Будемвкалывать вовсю и откладывать каждую монетку и очень скоро сможем купить лучшийучасток в Западном Квинсленде. У меня в джиленбоунском банке четырнадцатьтысяч, да каждый год прибавляется по две тысячи, да тысячу триста, а то ипобольше мы вдвоем в год заработаем. Это не надолго, лапочка, верно тебеговорю. Ну, улыбнись и расстарайся ради меня, ладно? Какая радость снимать дом,лучше сейчас потрудимся в полную силу, зато ты скорей начнешь хозяйничать всобственной кухне, верно?

— Что ж, если ты так хочешь… — Мэгги заглянула в своюсумочку. — Люк, ты взял мои сто фунтов?

— Я их положил в банк. Такие деньги с собой не носят,Мэг.

— Но ты взял их все! У меня не осталось ни пенни! Аесли мне надо будет что-нибудь купить?

— Да что тебе покупать, скажи на милость? Завтра утромты будешь в Химмельхохе, там деньги тратить не на что. За номер в гостинице ясам заплачу. Пойми ты наконец, твой муж рабочий человек, и ты ж не балованнаягосподская дочка, чтоб сорить деньгами. Твое жалованье Мюллер будет вноситьпрямо на мой счет в банке, и мой заработок пойдет туда же. На себя я ничего нетрачу, Мэг, сама знаешь. К тому, что в банке, ни ты, ни я не притронемся,потому как это наше с тобой будущее, наша ферма.

— Хорошо, я понимаю. Ты очень здраво рассуждаешь, Люк.Ну, а если у меня будет ребенок?

На миг ему захотелось сказать ей правду — никакого ребенкане будет, пока они не обзаведутся фермой, — но что-то в выражении лицаМэгги заставило его об этом умолчать.

— Ну, тогда видно будет, раньше времени чтобеспокоиться, верно? По-моему, хорошо бы нам сперва завести ферму, а уж потомребенка, будем надеяться, что так оно и получится.

Ни дома, ни денег, ни ребенка. Да и мужа, в сущности, нет.Мэгги вдруг засмеялась. И Люк тоже засмеялся, поднял чашку чая, словнопровозглашая тост.

— Пью за французские подарочки! — сказал он.Наутро они пригородным автобусом — дряхлым «фордом» всего на двенадцать мест,без единого стекла в окнах — отправились в Химмельхох. Мэгги чувствовала себялучше, потому что Люк не мучил ее: она сама подставила ему грудь, ему, видно,это нравилось ничуть не меньше, чем тот, другой ужас. А ей, несмотря на то, чтоона больше всего на свете хотела детей, попросту изменило мужество. В первое жевоскресенье, когда все внутри заживет, можно будет снова попробовать, думалаона. А может быть, ребенок уже и так будет, и тогда незачем больше маяться,пока она не захочет второго. Глаза Мэгги засветились оживлением, и она слюбопытством поглядела в окно автобуса, тяжело ползущего по ярко-краснойпроселочной дороге.

Удивительный край, совсем не похожий на Джилли, и, надопризнаться, есть в нем величие и красота, каких там нет и в помине. Сразувидно, засухи здесь не бывает. Почва совсем красная, цвета свежепролитой крови,и там, где земля не отдыхает под паром, сахарный тростник на ее фоне особеннохорош, длинные и узкие ярко-зеленые листья колышутся в пятнадцати — двадцатифутах над землей на красноватых стеблях толщиной в руку. И Люк с восторгомобъясняет — нигде в мире тростник не растет такой высоченный и такой богатый,не дает столько сахара. Слой этой красной почвы толстый, до ста футов, и составее самый питательный, в точности как надо, и дождя всегда хватает, поневолетростник растет самолучший. И потом, больше нигде в мире не работают рубщикамибелые, а белый, которому охота заработать побольше, самый быстрый работник.

— Из тебя вышел бы прекрасный уличный оратор, —усмехнулась Мэгги.

Люк подозрительно покосился на нее, но смолчал: автобус какраз остановился у обочины, где им надо было выйти.

Мюллеры недаром назвали свой большой белый дом Химмельхох —Поднебесье, — он стоял на самой вершине крутого холма, вокруг рослибанановые и кокосовые пальмы и еще красивые пальмы пониже, их широкие листьяраскрывались веерами, словно павлиньи хвосты. Роща исполинского в сорок футоввышиной бамбука отчасти защищала дом от ярости северо-западного ветра; и хотядом построили высоко на холме, он все равно стоял еще и на пятнадцатифутовыхстолбах.

Люк подхватил чемодан Мэгги, и она, тяжело дыша, с трудомзашагала рядом с ним по немощеной дороге, такая чинная, в чулках и туфлях накаблуке, поникшие поля шляпы уныло обрамляют лицо. Тростникового туза дома небыло, но когда Люк с Мэгги поднимались по ступеням, его жена, опираясь накостыли, вышла на веранду им навстречу. Она улыбалась, Мэгги поглядела на этодоброе, милое лицо, и на сердце у нее сразу полегчало.

— Заходите, заходите! — сказала хозяйка говоромкоренной австралийки.

Тут Мэгги совсем повеселела, она ведь готовилась услышатьполунемецкую речь. Люк поставил чемодан на пол, обменялся рукопожатием схозяйкой, которая на минуту сняла правую руку с костыля, и сбежал с лестницы —он торопился к обратному рейсу автобуса. В десять утра Арне Свенсон будет егождать возле пивной.

— Как ваше имя, миссис О'Нил?

— Мэгги.

— Как славно. А я — Энн, и вы лучше зовите меня простопо имени. Мне целый месяц было очень одиноко, с тех пор, как прежняя девушкаушла, но сейчас нелегко найти хорошую помощницу, пришлось кое-как управлятьсясвоими силами. Мы тут только вдвоем, я и Людвиг, детей у нас нет, хлопот вамбудет не так уж много. Надеюсь, вам у нас понравится, Мэгги.

— Да, конечно, миссис Мюллер… Энн…

— Пойдемте, я вам покажу вашу комнату. С чемоданомсправитесь? Я, к сожалению, в носильщики не гожусь.

Комната была обставлена строго и просто, как и весь дом, новыходила на ту единственную сторону, где глаз не упирался в стену деревьев —заслон от ветра, и притом на ту же длинную веранду, что и гостиная, гостинаяэта показалась Мэгги очень голой: легкая дачная мебель, никаких занавесок.

— Для бархата и даже ситца тут слишком жарко, —пояснила Энн. — Так мы и живем — с плетеной мебелью, и одеваемся как можнолегче, лишь бы соблюсти приличия. Придется мне и вас этому обучить, не топропадете. На вас ужасно много всего надето.

Сама она была в блузе-безрукавке с большим вырезом и в куцыхштанишках, из которых жалко свисали изуродованные недугом ноги. Не успела Мэггиопомниться, как и на ней оказался такой же наряд, пришлось принять взаймы уЭнн, а там, может быть, она убедит Люка, что ей надо купить самое необходимое.Унизительно было объяснять, что муж не дает ей ни гроша, но пришлось стерпеть,зато Мэгги не так сильно смутилась от того, как мало на ней теперь надето.

— Да, на вас мои шорты выглядят гораздо лучше, чем намне, — сказала Энн. И весело продолжала свои объяснения:

— Людвиг принесет вам дров, вам не надо самой их колотьи таскать вверх по лестнице. Жаль, что у нас нет электричества, как у всех, ктоживет поближе к городу, но наши власти уж очень медленно раскачиваются. Можетбыть, на следующий год линию дотянут до Химмельхоха, а пока надо, увы, мучитьсяс этой скверной старой печкой. Но подождите, Мэгги! Вот дадут нам ток, и мы вдва счета заведем электрическую плиту, и освещение, и холодильник.