* * *

11 сентября 2001 года вся страна была вынуждена лицезреть в прямом эфире зверское преступление. «Телевидение создает для вас эффект присутствия на месте событий и потому усиливает впечатления. Это событие развивалось en direct, как это называется по-французски, – сказал Жирар. – Никто не знал, что будет дальше. Как второй самолет таранил здание, я видел вживую, не в повторе. Это походило на трагический спектакль и было при этом реальным событием. Если бы мы не пережили его в самом буквальном смысле слова, оно не оказало бы такого эффекта»417.

Нас без предупреждения вышвырнуло в эпоху, когда пестрое сборище непонятных людей может объявить войну крупной державе, а затем разбрестись и сгруппироваться заново – никому не подотчетное, без постоянного членства в какой бы то ни было организации. По сути, вину возлагать было не на кого – только на группу транснациональных акторов, которых, возможно, поддерживала расплывчатая группа под названием «Аль-Каида»418, возможно, при поддержке правительства такой-то или сякой-то страны. Ее мотивы были такими же туманными, как и все прочее в связи с ней. Козлов отпущения мы ищем напрасно. «Американцы совершили ошибку, когда „объявили войну“ „Аль-Каиде“, не зная, существует ли она вообще»419, – сказал Жирар.

Если для процесса устремления к крайности мировые войны – настоящая веха, то 11 сентября – начало совершенно новой фазы. «Сегодняшний терроризм все еще требует анализа. Мы до сих пор не уяснили, что террорист готов умереть ради того, чтобы убить американцев, израильтян или иракцев. По сравнению с западным героизмом новшество в том, чтобы обречь на страдания и смерть других людей, а при при необходимости и самого себя»420.

Иногда Жирар говорил мне, что поскольку ислам – религия VII века, то, возможно, в цивилизационном развитии он попросту отстает от Запада на тринадцать-четырнадцать столетий, и аналоги Реформации и Просвещения у него впереди; спустя несколько лет такой взгляд на ислам распространился широко. Я сомневалась, что эти рассуждения подтвердятся на практике. Как-никак мы живем не в мире VII века, и ни один народ не может создать для своей культуры особый «временной пояс», над которым не властны глобальное техническое развитие и мировая экономика. Возможно, Жирар, как и все мы, просто пытался подыскать рациональные объяснения. «Видение истории, привычное нам… не принимает в расчет того, что все это угрожает и бросает вызов Западу в целом. Мы вынуждены говорить „все это“, потому что толком не знаем, с чем имеем дело»421, – растолковывал он. Жирар уверял, что нельзя объяснить это одним лишь ресентиментом, но его роль определенно была весьма велика. Фуад Аджами, ливанский ученый и лауреат Мак-Артуровской стипендии, прозванной «грантом для гениев», писал в «New York Times» о поколении, которое заплутало где-то между западным консюмеризмом и традиционным благочестием, и не сумело примирить сверхсовременный западный мир, куда оно жаждет пробиться, с ценностями, в духе которых было воспитано. Перед тем как взойти на борт самолета «American Airlines», Мухаммед Атта несколько дней пил водку и резался в видеоигры, одновременно взыскуя мусульманской духовной чистоты и благословения свыше. Стремление к чистоте заставляет вспомнить еще одного «Неподкупного» и еще одну цитату из Паскаля: «Человек не ангел и не животное, и несчастье его в том, что чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное». Аджами писал:

В новом столетии подпольный человек Достоевского рождается заново, уже с иным культурным багажом. Мухаммед Атта – он возглавлял группу исполнителей терактов 11 сентября и пилотировал один из двух угнанных авиалайнеров423 – родился в египетской семье среднего класса. «Сама мысль о том, что последние три дня до атаки он провел в барах со своими сообщниками, ошеломляет, – заметил Жирар. – Есть в этом что-то мистическое, завораживающее. Кто заглянет в души этих людей, кто спросит, кто они и какие у них мотивы? Что мог значить для них ислам? Что значило убить себя ради него?»424 Раздиравшие людей в кабине лайнера противоречивые желания, возникшие к тому же в культурах, во всем далеких от родины этих людей, и подогретые рекламой, массмедиа и повседневной жизнью наших крупных городов, запустили в их психике цепную ядерную реакцию.

Атта и ему подобные – новые Раскольниковы, рабы своего желания, а это желание внутренне противоречиво и само себе портит себе игру; вот почему они намерены уничтожить то, что жаждут заполучить и вместе с тем ненавидят. Также можно было бы утверждать, что ИГИЛ425 – не более чем старый нигилизм в глянцевой обертке из новых технологий; двадцатитрехлетний Ариб Маджид из Мумбаи – он отправился в Ирак, чтобы вступить в ИГИЛ, а потом вернулся на родину, – жаловался: «Священной войны там тоже не было, и никаким поучениям из священной книги не следовали. Бойцы ИГИЛ изнасиловали там много женщин»426. Кто заглянет в души этих людей?

«После 11 сентября наше спокойствие было потрясено, но очень быстро восстановилось, – сказал Жирар Шантру. – Эта вспышка осознавания длилась какую-нибудь долю секунды: что-то случилось, мы это почувствовали. Но затем прореха в нашей уверенности в собственной безопасности была снова прикрыта завесой молчания. В этом западный рационализм напоминает миф: мы ожесточенно отказываемся замечать катастрофу. Мы не можем и не желаем видеть насилие как оно есть. Единственный способ ответить на вызов, брошенный нам терроризмом, – радикально изменить наш образ мышления»427. И добавил: «Нам предстоит огромная работа»428. Эти слова написаны более десяти лет назад. Сомневаюсь, что с тех пор «огромная работа» действительно проделана и сегодня мы понимаем больше, чем тогда.